Не мог же он объяснять, что определенный тип женщин завораживает его и погружает в бесконечную меланхолию. В каждой блондинке он все еще искал образ матери, психиатр объяснял ему это сотни раз. Возможно, именно в этом скрывалась причина его привязанности к Лоре?
Против собственного желания Нильс провожал блондинку глазами, пока она торопливо шла по тротуару с другой стороны стекла. Вдруг она споткнулась и на минуту исчезла из его поля зрения. Оттолкнув свой стул, он с бьющимся сердцем бросился наружу, но ей уже помогал подняться какой-то прохожий. Увидев, что с девушкой все в порядке, он испытал совершенно не подходящее случаю огромное облегчение.
– Что вам до этой женщины? Вы что, ее знаете? – проворчал подошедший официант.
– Да нет...
– Ну и оставьте ее в покое! К тому же вы ушли, не заплатив.
Нильс протянул купюру в десять евро, оставил сдачу и пошел в противоположном направлении. Банальное падение незнакомки потрясло его так, что он начал паниковать. Сначала ему надо бы успокоиться, а потом подумать о том, чтобы подлечиться, поскольку этот инцидент был далеко не первый. Два или три года назад он увидел, как с помоста на съемочной площадке упала ассистентка. Помнится, он закатил из этого целую истерику. Была ли она блондинкой? Он запомнил только тот ужас, который испытал. Можно ли это назвать нарушением поведения, навязчивой идеей или фобией? Да, несомненно. Его мать умерла именно так: она упала со стремянки, стоя на верхней ступеньке, когда мыла окна. Падение с четвертого этажа на плиты, выстилающие двор, не оставило ей ни малейшего шанса. Когда он думал об этом, его охватывал ужас. У него не сохранилось никаких осознанных воспоминаний об этой сцене, хотя он находился в той же комнате, скорее всего, погруженный в игру. Через несколько минут после падения в комнату зашли два жандарма и увели его. Он ждал возвращения отца в комнате соседки на первом этаже, единственное окно которой выходило во двор, где суетились врачи скорой помощи,– впрочем, и этого он не помнил. Позднее Марсьяль доступно рассказал ему о произошедшем. Рассказал один-единственный раз. Несмотря на расспросы сына, он отказывался говорить на эту тему, словно память об Анеке принадлежала только ему. «Ты почти не знал свою маму,– говорил он сыну,– лучше будет, если ты ее забудешь. Помни только о том, что это была самая замечательная женщина в мире». Сам же отец не забывал Анеке никогда. Достаточно было заговорить при нем о Швеции, как он сразу замыкался в себе.
У Нильса была лишь одна фотография матери, достаточно впечатляющая, снятая на показе моды в Париже. Два года назад он решил увеличить снимок, который теперь висел на стене в гостиной. Каждый приятель обязательно спрашивал его, кто такая эта роскошная северянка, одетая в черную шубку от «Шанель»? Он с гордостью говорил, что это его мать. После того как первое удивление шло на спад, все неизменно отмечали очевидное сходство. Именно ей Нильс был обязан светлой шевелюрой, стройной фигурой и не лишенными грациозности жестами. Почти чрезмерными для мужчины, за что иногда он выслушивал упреки, но только не от Лоры, которую, напротив, прельщала его хрупкость. Если ее на самом деле волновали эти качества, то почему она влюбилась в Виктора? Мужественный, уверенный в себе, защитник по натуре – в нем не было ничего от мужчины, к которому можно относиться по-матерински!
Последнее, о чем ему следовало подумать сегодня вечером,– это о брате. В тысячный раз он пытался убедить себя, что Виктор без особых проблем заново построит свою жизнь, как только преодолеет трудный период развода.
Как я мог так поступить с ним?
Нильс вдруг остановился посреди тротуара, раздавленный сожалением. Оба брата были для него чем-то священным, они всегда проявляли необыкновенную доброту к нему, окружали его лаской, в которой он так нуждался. Будучи подростками, они никогда не возражали, если он требовал, чтобы брали его с собой. Иногда из-за него они не попадали на вечеринки, потому, что он тащился вслед за ними туда, куда не пускали мальчишек его возраста.
Не обращая внимания на обходящих его прохожих, он погрузился в нахлынувшие на него воспоминания детства. Когда ему было семь лет, он подумал, что было бы забавно угостить жвачкой сиамскую кошку Бланш, и животное в итоге чуть не задохнулось. Максим, пытавшийся вытащить жвачку у кошки из глотки, был жестоко исцарапан, и именно его отругали родители. Из всех шалостей, которые придумывал Нильс, самая худшая касалась отцовской машины, стоявшей во дворе нотариальной конторы. Ему было тринадцать лет, но он считал себя вполне взрослым, чтобы водить машину или, по крайней мере, выполнять кое-какие маневры. Разумеется, дело закончилось тем, что он помял крыло. В сущности, ему нечего было опасаться отца, который все прощал, однако грандиозность катастрофы повергла его в панику. Он в слезах бросился искать защиты у Виктора. А тот как раз записался на курсы вождения и мог сказать, что хотел потренироваться, а это было более приемлемо, чем проказа младшего. Войдя в положение Нильса, Виктор сознался вместо него, и Марсьяль лишил среднего сына права на развлечения. В тот же вечер он должен был идти на праздник в честь окончания школы, который устраивали его одноклассники. Запертый в комнате, Виктор с трудом смирился, но так и не выдал младшего брата.
С тех пор Нильс всегда чувствовал себя его должником.
Вдруг он резко выхватил из кармана куртки мобильный телефон. Он не мог ждать ни секунды, он должен поговорить с Виктором, поговорить немедленно! Он пролистал телефонный справочник и нажал клавишу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81