– Мой народ жил столетия с надеждой, что вернется такой человек, как он. И вот теперь он здесь, и теперь мы можем проводить вас всех в священную пещеру в горах, окружающих вашу землю.
– Только его и не хватало с его дурацкой пещерой!
– Не обижай его, Мод. – Глори повернулась к Блу. Она не понимала, почему тот называл Данте конкистадором или почему появление Данте так обрадовало этого индейца, но не это ей показалось сейчас важным. – Вы говорите, что можете сопровождать нас до моего ранчо?
Индеец кивнул, и лицо его расплылось в широкой улыбке.
– Много лет – сколько их прошло, мне теперь и не сосчитать, – я каждую неделю мотался от Холбрука до Мойан-Рим и обратно.
– Слава Богу, он хоть перестал называть Данте ба-ханой. – Мод с улыбкой посмотрела в сторону Блу и повернулась к Глориане. – Прости мне мою болтливость, дорогая. Я ведь знаю, что у тебя нет дара предвидения и ты совершенно не умеешь лгать. Мне следовало помочь тебе придумать правдоподобную историю. А теперь нам придется поработать над какой-то новой.
– Нет, ступай выгружай лошадей, как сказал Данте. Может быть, вместе с ними ты сможешь выгрузить и фургон?
– Да уж, наверное, если вспомнить, что я занималась этим сотню раз, а то и больше.
– Вот и хорошо. А я займусь другими делами, и мы сможем отправиться в Плезент-Вэлли, как только я улажу все эти нудные мелочи.
– Мы с женой поможем вам с лошадьми, почтеннейшая, – предложил мистер Блу. – Мы привыкли с ними управляться.
– Что ж, посмотрим, как это у вас получается, – согласилась Мод.
Когда подруга исчезла за дверью вагона-конюшни, губы Глорианы тронула улыбка, и она повернулась лицом к улице.
На протяжении всего разговора с Мод она чувствовала слабое покалывание в шее и легкую дрожь в руках. Ее мать называла эти ощущения проявлением актерского инстинкта и говорила, что они предупреждают выступающего перед публикой о том, что кто-то из зрителей сосредоточивает внимание не на том, на чем следует, и не тогда, когда нужно. Глориана понимала, что за нею внимательно следили.
Это подтвердилось, когда она, повернувшись, увидела горожан. Толпа хоть и отступила, как потребовал шериф Оуэне, но не слишком далеко. Кое-кто из мужчин стоял, облокотившись на коновязи. Другие делали вид, что поправляли сбрую и седла, поглядывая на нее поверх лошадиных спин. Несколько женщин прогуливались по тротуарам, другие толклись в дверях домов, выглядывая из-за дверных косяков.
Взгляд Глорианы скользнул по фасадам домов. Вдоль Майн-стрит к северу уходили вывески кузницы Армбрастера и платной конюшни Брауна и Киндера, а к югу протянулась вереница беспорядочно расположившихся баров, которых здесь было гораздо больше, чем мог бы себе позволить любой добропорядочный городок.
В самом конце улицы стояло серовато-коричневое строение, заявлявшее о себе как банк Коконино. Ощупав карман, Глориана услышала знакомый шорох бумаги, копию телеграммы, той самой, которую прочла, по ее словам, не в меру любопытная Хенни Лаудон. Глориана подумала, что сугубо приземленное содержание бумаги могло бы показаться скучным до слез любому человеку, сующему нос в чужие дела, – телеграмма касалась перевода денег в банк Коконино с ее флоридского счета. Но чтобы получить эти деньги и закупить все, что им было необходимо для поездки в Плезент-Вэлли, ей предстояло иметь дело чуть ли не с каждым из этих простаков – горожан Холбрука.
Созерцавшие ее люди были любопытны, однако недоверчивы и скорее враждебны, нежели осторожны.
Все затаенные надежды Глорианы отступили перед хмурым обликом негостеприимного города. Но чего она ожидала? Что Холбрук встретит ее с распростертыми объятиями и объявит своей почетной гражданкой. Это было бы неплохо, подумала Глори, но что, ее ли нет? Впрочем, она и сама никогда не захотела бы назвать глухой, пыльный городишко своим. Она же просто увяла бы в таком захолустье, превратилась бы в криворотую тетку наподобие Хенни Лаудон.
«А вы займитесь делами», – сказал ей Данте, словно не сомневался в ее способности договориться со всеми этими враждебно настроенными людьми.
Глубоко вздохнув и подняв подбородок на полдюйма, что придавало ей самоуверенный вид – по крайней мере, когда она смотрелась в зеркало, – Глориана зашагала вперед.
Солнце яростно припекало эту необычную землю Аризоны. Данте давно сбросил и свою каску, и стальной нагрудник. Ему казалось странным, что кто-то, кроме рожденных в пустыне неверных, мог жить в этом краю, где пересохшая песчаная земля пышет жаром и где мгновенно сгорают листья любого растения, осмеливающегося проклюнуться через заскорузлую корку.
Будь проклят Джон Ди, загнавший его в страну с такой скверной погодой! Данте старался вызвать в себе воспоминания о ласковом итальянском солнце и холодных горных бризах, глядя сощуренными глазами на дрожавший от знойного воздуха пейзаж и нацеливая пистолет на мишень – очередная стеклянная бутылка разлеталась вдребезги, пополняя осколками уже изрядную кучу битого стекла, накопившегося от предыдущих попаданий.
– Вы прирожденный стрелок, – говорил шериф Оуэне, поощрительно похлопывая Данте по плечу. –
Если вы со своей маленькой леди купите пару таких кольтов, как этот, вам будет не о чем беспокоиться.
Из-за его спины донеслось спокойное возражение:
– Мы не будем покупать никакого оружия. Данте обернулся на это замечание Глорианы. Его охватил прилив гордости, когда он понял, что она наверняка была свидетелем его мастерского владения кольтом, и он с трудом подавил желание снова продемонстрировать свои достижения, разнеся последнюю бутылку, – остававшуюся на слеге изгороди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107