Данте представил, как он требует своей доли собственности, составляет табун кобыл для Близзара и выводит восхитительную породу, которой будет гордиться.
Он отбросил эти бесплодные мысли и задумался над тем, какая сила смогла прорубить это ущелье в сплошной горе. На его родине подобное произошло с Везувием, но здесь не было видно дымившегося вулкана, способного расколоть гору надвое. Нет, эта расщелина была создана по прихоти Творца, как по его же капризу оказался здесь Данте, разрываемый своими желаниями пополам, в противоположных направлениях.
Он не знал, долго ли просидел в зеленой поросли, размышляя о призрачных жеребятах, проносившихся в его воображении, когда к нему подошла Глориана с развевающимися по ветру волосами и с охапкой цветов в руках.
– Мистер Блу сейчас отведет вас снова в пещеру, – заметил Данте.
Она подарила ему озорную улыбку:
– Я там уже была. Эти цветы для тебя. – И, разжав руки, вывалила ему на голову всю охапку, засыпав его белыми и желтыми цветами. – Так-то лучше. Уж больно угрюмый был у тебя вид.
Угрюмый – ха! Если бы только она понимала всю глубину тоски, угрожавшей затопить Данте… Однако ему было трудно сохранить скорбное выражение лица, когда нос ему щекотали маргаритки, а рядом сидела Глориана и в ее глазах снова плясали огоньки.
Он тряхнул головой, и его волосы разлетелись, как грива Близзара, когда тот вскидывал морду к небу с приветственным ржанием. Цветы, лепестки и листья посыпались на Глориану. Она, смеясь, слабо запротестовала, но цветы уже застряли у нее в волосах, а упавшие лепестки осели на мягкой ткани простого платья. Один из них, кремово-белый, трепетал на высокой груди Глориа-ны. Собирая рассыпавшиеся цветы в букет, Данте машинально коснулся его, с трудом удержав руку от того, чтобы она заняла место дерзкого лепестка.
– Питер был прав, – заметила она. – Эти места не так уж плохи.
– Тебе здесь нравится? – спросил Данте, следя за тем, чтобы голос не выдал его волнения.
– О, кажется, да. – Ее, казалось, смутила собственная интонация. – Но это, вероятно, потому, что здесь все по-другому.
– Да. Вероятно.
– И потому, что я буду здесь очень недолго. – Как и он сам.
– Ты об этом мне не раз говорила.
Чтобы чем-то занять свои руки, Данте принялся плести гирлянду из маргариток. Он думал о том, не удивит ли Глориану, что ее доблестный защитник-фехтовальщик занялся такой женской работой, оскорбленный пренебрежением к своему мужскому призванию, под тем предлогом, что тренировка пальцев, которой оно требует, делает руки более гибкими. Проклятые мысли! О чем бы он ни думал, они возвращали его к одному и тому же – воспоминаниям о прикосновениях чудесных рук Глориа-ны, таких нежных и гибких, что могли в любой момент плести гирлянды из маргариток.
– Мне кажется, тебе не дает покоя мысль о возвращении.
В руках Данте сломался стебелек. Он выбрал другой.
– Что ж, раз так надо, мы можем попытаться проделать этот опыт с зеркалом сегодня после обеда, – не унималась Глориана.
– Мы попробуем проделать это, когда ты будешь в безопасности, вдали от этого места.
– Но я, возможно, задержусь здесь несколько дольше, чем намеревалась. – На ее щеках расцвел легкий румянец.
– Ты нашла здесь себе приятную компанию.
– Да… да, нашла. – Краска на ее щеках стала гуще, подтверждая догадку Данте о том, что она думала о Питере Хенли. – И пожалуй, ты хорошо сделал, что купил в Холбруке много провизии. Миссис Блу обещала научить меня готовить.
– Она разговаривала с тобой?
– Сказать так было бы не совсем точно. Я попыталась подобрать слова, чтобы спросить ее, а она попыталась пропеть что-то в ответ, и это прозвучало как «да».
Итак, решение его судьбы, да и ее собственной тоже, на этот раз снова откладывалось – до тех пор, пока она не постигнет тайны искусства синей кухни. Довольно слабая отговорка для того, чтобы еще задерживаться здесь.
– Откуда у тебя столько свободного времени на такую безделицу? А как же цирк? – не удержался от вопросов Данте.
– О, я вовсе не намерена посягать на твое время. Питер сказал, что будет счастлив принять на себя твои обязанности телохранителя, а его люди будут охранять границы моего ранчо.
Данте так смял цветок, что между его пальцами выступил сок. Разумеется, Питер посторожит ее, пока она будет печь синие оладьи и мешать синюю овсяную кашу. Питер охотно последует за Глорианой, куда бы она его ни повела, и она, несомненно, будет улыбаться ему на каждом шагу. В конце концов как раз этого она и ждала.
– С ним ты будешь чувствовать себя в большей безопасности, чем со мной?
– В некотором смысле да, – прошептала она. Ему нестерпимо хотелось обвить руками ее тонкую талию, поцелуями убрать лепестки цветов, расстегнуть пуговицы на ее платье и без конца целовать ее разогретую солнцем грудь. Мучительное ощущение в чреслах еще больше подогревало его желания. Сердечная мука не позволяла ему осмелиться на это. Его только что освободили от всех клятв и обещаний, и любимая женщина вверила себя заботам другого мужчины. Больше ему здесь нечего было делать.
Данте свернул гирлянду из маргариток в венок и водрузил его на взбитую ветром копну волос Глорианы. Имея в своем распоряжении очень мало времени и не имея денег, другого подарка он ей сделать не мог. Она подняла руку к венку и провела по нему пальцами. В ее глазах блестели слезы.
– Это корона?
– Да. Per la regina il mio cuore, – прошептал он.
– Что… что ты сказал?
«Для королевы моего сердца», – сказал он женщине, которая никогда не будет его женщиной.
– Прости. От волнения я нечаянно заговорил на родном итальянском языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107