Эмма не осознавала, куда идет. В конце узкого коридора горел факел, и два охранника с любопытством глядели в ее сторону. Эмма вдруг поняла, что внимание людей ей непереносимо. Впервые в жизни красавица Птичка тяготилась ими. Уйти, ах, уйти куда-нибудь, спрятаться от всех. Где скрыться? Куда ей идти! Только бы не видеть людей, только бы они не видел ее!
Она свернула в какой-то проход. Впереди слышались голоса, смех. Она не могла туда идти. Увидев большую дверь в глубокой нише, почти машинально толкнула ее. Темная комната с закрытыми ставнями окошком. Она наткнулась на что-то во мраке. Деревяный станок с недотканным куском полотна. Она оказлась в ткацкой. Наверняка сюда сегодня уже никто не придет. Пустая темная комната. Тихий уголок, куда хотелось забиться.
Эмма опустилась на табурет у станка. Холодно. Она закуталась в плащ, сжалась, склонилась вперед уткнувшись лбом в деревянную раму станка. Не знала, сколько времени просидела так. Единственно, чего ей сейчас хотелось, — побыть одной, посидеть так, ни о чем не думая. Ибо она вновь потерпела крах своих нажежд, опять оказалась в тупике и на сей раз не знала, куда идти, что делать.
В коридоре за дверью послышались голоса, громкий смех. Старый дворец жил своей жизнью, шумной, полной событий. Но Эмма невольно вздрогнула, съежилась и вобрала голову в плечи. Ей показалось, что это смеются над ней, над ее позором, но, по сути, над тем, что так долго являлось ее гордостью и силой — королевским родством и ее любовью к Ролло. И она дрожала при мысли, что сейчас кто-нибудь обнаружит ее.
Стараясь отвлечься, она стала думать о прошлом, о своем детстве и отрочестве. Вот она, маленькая певунья, любимица всех в затерявшемся в лесах Луары монастыре. У нее была мать, вернее, женщина, которую она считала матерью, которая была неизменно нежна и внимательна к ней. Эмма вспомнила, как порой озябнув или испугавшись чего-нибудь, она залезала к Пипине Анжуйской в кровать, и та обнимала согревала своим телом, и маленькой девочке казалось, что мир добр и надежен, как любовь матери. потом Пипину убили. Норманны. И она осталась одна мире, где никто не любил ее.
Нет, она не станет об этом думать. Она вспомнит свою беспечную юность и восхищение от сознания своей красоты, власть над мужчинами, дерзкое кокетство, когда она дразнила мужчин и смеялась над ними. Молодой кузнец Вульфрад, задира и драчун, который ходил за ней, как ручной теленок. Или Ги, ее жених Ги, красавчик, на котором она тоже пробовала свои чары, с которым было так упоительно целоваться под трели соловьев.
Какой она была беспечной Птичкой! А потом… Вульфрад погиб, Ги вынудили отказаться от нее. Были и другие, кто любил ее, кто дорожил ее вниманием. Она вспоминала их лица: Атли Нормандский, Херлауг, Бьерн Серебряный Плащ, даже Эбль Пуатье. И вот она одна. Кого уже нет в живых, связь с другими отныне ставится ей в вину. Да, вокруг нее всегда был много мужчин, и это нравилось ей. И был Ролло, завоеватель Севера, так круто перевернувший ее жизнь. Вначале она страстно ненавидела его, потом всем сердцем любила.
Эмма улыбнулась в темноте. Вспомнила. Прошло весной… Да, это было прошлой весной. Ролло устрой катание на барже по Сене. Днище баржи застлали шкурами, медлительные лошади тащили ее вдоль берега было тепло, река вся искрилась солнцем. Эмма лежал на меховой подстилке и одну за другой брала из чаш сладкие изюмины. Рядом сидел ее паж Риульф и наигрывал на лютне. Ее подруга Сезинанда чему-то улыбалась, глядя вдаль, такая полная, румяная. Муж Сезинанды играл в кости с епископом Франконом. А Ролло стоял на носу баржи — высокий, сильный и гибкий как пантера, и ветер играл его длинными волосами Порой он оглядывался на нее и улыбался, и столько любви было в его насмешливых глазах!.. А потом они вернулись, и нянька вынесла им сына, а малыш, еще сонный и всем довольный, серьезно смотрел на смеющихся родителей и зевал. О Боже, как умилительно когда дети зевают!
И вновь, возвращая к действительности, ее отвлек шум. За дверью, громыхая железом, прошла стражаИ Эмма очнулась, пришла в себя, понимая, что того, что было, уже не вернуть. Одна. Опозоренная, изгнанная ненавидимая. Ее будущее казалось мрачным, как темнота ткацкой комнаты. И Эмма вдруг почувствовала как у нее защекотало в глазах… как щекочущий, тепллый след оставила на щеке слеза и обожгла ей запястье. Капли зачастили, как летний дождь, — все быстрее и быстрее. И, застонав, сжавшись, Эмма зарыдала, забилась в своей безысходности и одиночестве. Сердце ее было разбито, дух сломлен. И она не знала, как ей быть.
От темноты и слез она просто отупела. Но теплый плащ согревал, и в какой-то миг она отключилась от всего, забылась сном. А когда проснулась, увидела небо за щелками ставень, вновь поняла, что она все в той же ловушке. От долгого неудобного положения, в котором она сидела за станком, тело ее онемело. И мучительно ныла поясница и низ живота. Но боль эта прошла, едва она встала и потянулась. И тогда Эмма вспомнила, ради чего ей еще стоит жить и бороться. Ребенок. Нить, связующая ее с прошлым, дающая силы. И тогда она улыбнулась. Нет, что бы там ни было, она еще поборется.
Ей захотелось есть. Надо было идти, пока ее кто-нибудь не обнаружил. Она не знала, куда, но почти машинально шла. На запах. Жизнь, зревшая в ней, требовала пищи, и Эмма пошла туда, откуда долетали запахи стряпни.
Огромная дворцовая кухня гудела, как улей. Под людом клубился дым от открытых очагов, на вертелах жарились целые туши, и жир с них с треском стекал на пылающие уголья. На колодах мясники рубили мясо, тут же кухарки потрошили птицу, слышались громкие приказы, крики, лязг поднимаемых на цепях котлов, звон сковородок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24