Коул отправился туда, где стояли фургоны. Сюда уже прибыло двадцать пять повозок с припасами, на которых после разгрузки с поля боя вывозили раненых.
Все повозки были в отличном состоянии, и все же Коул вдруг пожалел о том, что не в его власти разжаловать майора Магрудера. Обернувшись к ординарцу, он ледяным тоном осведомился:
— У вас есть перечень грузов?
— Нет, сэр, — доложил ординарец. — Мы складывали сюда все, что попадалось под руку. Майор сказал, когда начнется бой, все фургоны все равно выведут отсюда.
— А каким образом мы должны искать то, что нам понадобится? Придется разгружать все повозки, — решительно заявил Коул. — Сержант, соберите людей, освободите фургоны и займитесь описью груза.
— Но, сэр… — начал было сержант, но под пронзительным взглядом капитана сразу умолк.
Этот день стал испытанием для обитателей лагеря — пришлось разбирать груз, находящийся во всех повозках, составлять списки возниц, санитаров и другого медицинского персонала. Помощник главного врача распределял медикаменты. Когда все было рассортировано и разложено по повозкам, Коул вздохнул с облегчением: потеря одного фургона теперь не угрожала успеху всей кампании.
К ночи в лагере, наконец, установилось подобие порядка. Опустив сетку на входе в палатку, Коул уже собирался лечь спать, когда вестовой доложил, что на рассвете следующего дня штабная группа и две дивизии тринадцатого корпуса выступают в поход. Дивизия Коула двинется следом, как только освободится дорога.
Когда восходящее солнце окрасило небо в кроваво-красный цвет, туман рассеялся, а вместе с ним улетучились и мрачные предчувствия, всю ночь не дававшие капитану Латимеру спокойно уснуть. Дивизия двинулась в путь, но вскоре остановилась на привал. Начал моросить дождь. Коул устроился в одной из санитарных повозок, прихватив с собой врачебный саквояж и седельные сумки.
Армия генерала Франклина состояла из закаленных людей, однако они еще не привыкли действовать быстро и слаженно — колонны двигались еле-еле, привалы приходилось устраивать все чаще. Вскоре дорогу развезло, а окружавшие ее болотистые низины не позволяли выбрать окольный путь.
Дождь сменился настоящим ливнем, который продолжался весь день. Вязкая грязь облепила колеса повозок. Когда объявили ночевку, фургоны пришлось оставить прямо на дороге, а люди расположились по соседству. Развести костры было нелегко, так как на землю опустился плотный туман, заполнивший окрестности. Прежде чем Коула сморил сон, он еще успел подумать о том, что, видимо, силы природы мешают ему добраться до Брайер-Хилла, пока Элайна Макгарен остается там.
Ежась под моросящим дождем, Элайна долго смотрела на длинную аллею, обсаженную дубами. Дверь и ставни на окнах ее дома были крест-накрест заколочены досками. Сам дом казался довольно просторным благодаря покатой крыше и верандам, окружавшим его с трех сторон. Это и было родное гнездо Элайны. Ей понадобилось целых пять дней, чтобы добраться сюда, но теперь она наконец-то могла чувствовать себя спокойно.
Девушка хлестнула лошадей, и повозка неуклюже покатила по наполненным дождевой водой колеям. Одного вида черного гроба было достаточно, чтобы умерить любопытство встречных, и уж конечно, никто не обращал внимания на мальчика-мулата, сидевшего на козлах. Желтый флаг оповещал случайных прохожих, что в гробу находится жертва желтой лихорадки, и те спешили удалиться на почтительное расстояние.
Растрепанные волосы Элайны скрывал высокий цилиндр, сюртук с длинными фалдами скрадывал очертания ее фигуры. Благодаря настою ореха кожа девушки стала смуглой, и ее принимали за мальчика-слугу, везущего домой тело покойного хозяина. Повозка принадлежала знакомому миссис Хоторн, гробовщику, который благосклонно отнесся к ее идее и охотно согласился помочь Элайне.
— Эта колымага стара как мир — так что не трудись возвращать ее, — сказал он напоследок.
Элайна добиралась до дома, время от времени печальным голосом оповещая встречных:
— Посторонитесь! Мистер умер от лихорадки, а янки не велели вывозить его из города. Но миссис сказала, что его надо похоронить там, где он родился.
По дороге ей вспоминались последние дни, проведенные в Брайср-Хилле. Как трудно жилось ее семье, когда весной 1863 года янки захватили Александрию! Враги отбирали скот и хлопок, они убивали и жгли дома. Хотя само имение уцелело, поля вокруг были опустошены. Однако теперь все эти беды казались Элайне сущими пустяками — больше всего ее мучили воспоминания о ночи, проведенной с капитаном Латимером.
Деревья, напоенные бесконечными весенними дождями, уже начали покрываться листвой, азалии наполнили воздух сладким благоуханием. Весна вступала в свои права во всем великолепии красок и запахов. Но Элайну красоты природы мало занимали: приближаясь к дому, она не сводила глаз с жирного красного креста, нарисованного на парадной двери. Обвинившие ее в предательстве земляки не желали выслушивать оправданий — крест стал их вердиктом.
Девушка спустилась с повозки и взошла на крыльцо. Она словно вновь слышала радостный смех матери, видела лица братьев и отца. Увы, счастье навсегда ушло из этого дома, и все же его очарование, как и лица близких, запечатлелось в ее памяти навсегда.
Элайна медленно прошлась по веранде, а затем обошла дом и обнаружила, что задняя дверь заколочена всего одной доской. Оторвав ее, она осторожно вошла внутрь. Лишь тусклые лучи дневного света проникали в окна, но постепенно глаза Элайны привыкли к полумраку, и тут она обнаружила, что почти вся мебель исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171