Их безучастность сменилась живейшим интересом, когда они увидели Сзйвила, выпрыгнувшего из коляски.
Толстый мельник в обсыпанной мукой одежде, похожий на всех мельников на свете — и в книгах, и в жизни, — вышел навстречу Сэйвилу.
— Милорд! — воскликнул он с выражением немыслимой радости на лице и в голосе. — Как хорошо, что вы опять с нами!
— Присмотрите за лошадьми, Гейл, — сказал граф и направился к дверям, в которых стоял мельник.
Они говорили совсем недолго, и даже с того места, где я находилась, было прекрасно видно, как изменился в лице толстяк. Он пытался что-то возражать, но Сэйвил отвернулся от него и знаком показал двум мужчинам, стоявшим под вязом, чтобы те приблизились.
Разговор продолжился уже между четырьмя мужчинами. После его завершения мельник показался мне похудевшим, а два других собеседника — повеселевшими. Через минуту Сэйвил уже сидел рядом со мной, приняв из моих рук вожжи.
— Он обманывает тех, кто пользуется его услугами? — поинтересовалась я.
— Его услугами пользуются все, кто живет поблизости! Это единственная мельница в округе! — резко ответил Сэйвил и добавил с непривычной для меня горячностью:
— Бог мой, Гейл! Я начинаю думать, что жадность — самый страшный порок в нашем мире и от него больше всего бед!
— Вероятно, вы правы.
— Ну, зачем, спрашивается, — продолжал он так же горячо, — этому человеку наживаться на обмане? Я хорошо плачу ему, у него добротный дом, жена и ребенок сыты. Он живет куда лучше многих здешних фермеров, благополучив которых зависит от погоды, от урожая, от цен на зерно и много еще от чего. И этих людей, своих соседей и, возможно, друзей, он постоянно норовит обмануть!
— Милорд, — вздохнув, сказала я, по-прежнему глядя на дорогу, — я всегда верила в первородный грех. Думаю, весьма часто нам, людям, не нужна даже причина, чтобы грешить. Пороки заложены в самой натуре человека. Вот почему я ценю таких людей, как мой покойный муж. Как мой сын… Людей, чистых сердцем, кому Христос обещал царство Божие на земле.
Едва слышно Сэйвил произнес:
— Вы очень сильно любили своего мужа, Гейл.
Это не прозвучало как вопрос, да я и не стала бы на него отвечать.
«Милый Томми, — мысленно произнесла я, — милый Томми, твое сердце было поистине золотым».
В молчании мы переехали по гулкому мосту через реку.
— Недалеко отсюда, вверх по течению, — сказал Сэйвил, вновь входя в роль чичероне, — находится выложенный ракушками грот. Его соорудил мой дед, который приятельствовал с самим Хорасом Уолполом[Уолпол, Хорас (1717-1797) — английский писатель, один из создателей так называемого готического романа. Это было время повального увлечения готическими романами.
Я тоже любила этого писателя, но не могла, к сожалению, ничего воздвигнуть в его честь.
Теперь мы въехали в настоящую лесную чащу.
— А здесь, — сообщил Сэйвил (он прямо как летний Санта-Клаус — все время преподносил мне подарки), — находятся пещера отшельника и шалаш из живых деревьев.
Этот парк начинал представляться мне бесконечным, хотя Сэйвил утверждал, что его размеры вполне обычны для такого поместья.
— Сколько лет вы носите титул, милорд? — спросила я.
— Одиннадцать. Он достался мне, когда я достиг совершеннолетия.
— Вы показываете мне плоды трудов ваших отца и деда. А что сделали вы?
Я имела в виду еще какую-нибудь пещеру или на худой конец индейский вигвам, но он совершенно серьезно ответил:
— Я, как уже говорил раньше, перестроил конюшни, а также занимаюсь ремонтом хозяйственных построек. — И добавил с усмешкой:
— А еще я вовсю усовершенствую ватерклозеты.
Если граф Сэйвил думал смутить или удивить меня, то ему это не удалось. Я охотно поддержала его, сказав:
— Что ж, это весьма нужное дело.
Ответом мне была очередная улыбка.
— Ваша жена, — сказала я вдруг, сама не знаю зачем, — наверное, очень любила этот парк?
— Моя жена, — сдержанно ответил он, — вообще не любила сельскую местность и большую часть времени проводила в Лондоне.
«Ну и что здесь такого?» — подумалось мне. Это вовсе не говорит о неудачном браке, хотя лично я не смогла бы жить в разлуке с любимым супругом. А в общем, какое мне до всего этого дело? Зачем я лезу со своими дурацкими вопросами?
Лес остался позади, и дорога снова шла по открытой местности — ярко-зеленые луга и редкие деревья на них. Но что это? По обеим сторонам дороги мирно паслись овцы и олени. Да, олени — прекрасные, гордые, с огромными печальными глазами.
— Боже, какая красота! — вырвалось у меня.
Мой возглас заставил Сэйвила внимательно вглядеться в мое лицо, и на этот раз мне удалось выдержать его взгляд. Но какой ценой! Все внутри у меня словно перевернулось.
— Что за мирная картина! — продолжала я, стараясь успокоиться.
Он кивнул и заговорил о постройке моста, который соединит парк с островом. Я приняла самое деятельное участие в обсуждении проекта.
Этой темы нам хватило на всю обратную дорогу. Сделав круг по парку, мы вновь оказались на дамбе, ведущей к стоящему на острове замку. Когда въезжали в ворота, Сэйвил сказал не допускающим возражений тоном:
— После обеда я покажу вам сад, он позади замка.
Опять нечто напоминающее объятие, когда граф высаживал меня из коляски, и вот мы в холле, где, к счастью, никого нет.
— А сейчас я хотела бы пойти к Никки, — сказала я Сэйвилу. — Посмотреть, как он там…
— Конечно, — сразу ответил он и взглянул на огромные напольные часы, стоящие у стены. — Дети как раз готовятся к обеду. Я провожу вас.
Мы прошли через анфиладу небольших комнат, которые, судя по меблировке, служили гостиными, и попали в коридор, где, как я помнила, находились спальни, в том числе и моя — в самом конце коридора возле довольно узкой лестницы, у которой мы и остановились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94