— Спасибо, — холодно ответил Рис. Алькотт откашлялся.
— Позвольте, я представлю вас прислуге.
— Пожалуйста.
Только сейчас Кенна сообразила, что Рис не знает никого здесь, и у нее сжалось сердце. Каково ему выслушивать слова сочувствия от незнакомых людей, которым явно не по душе его появление?
— Николас такого бы не потерпел, — сказала она ему позже, когда они сели обедать. Столовая довольно приятная, подумала Кенна. Она была оклеена бледно-голубыми обоями в мелкие белые цветы. Над круглым, орехового дерева столом висела хрустальная люстра, освещавшая комнату неярким теплым светом. С высоких окон свисали золотистые портьеры, а стеклянная дверь вела на террасу. В теплое время она, наверное, была открыта, и ароматы сада наполняли комнату.
— Чего бы не потерпел Николас? — спокойно спросил Рис, разрезая мясо.
— Их высокомерия, — прошептала она, быстро оглянувшись, чтобы удостовериться, что никто из слуг внезапно не появился в дверях. — Он бы их сразу разогнал.
— И остался бы без прислуги. Здесь все иначе, чем в Англии, Кенна. Работников по дому найти непросто. Если я позволю этим людям уйти, их расхватают раньше, чем они соберут чемоданы.
— Откуда ты все это знаешь? Если бы я не была уверена наверняка, то подумала бы, что ты никогда не уезжал из Соединенных Штатов.
— Знаю, так как я неоднократно расспрашивал американцев о стране, прежде чем покинуть Лондон, и потому имел представление о том, какой прием ждет меня здесь.
— Ты хочешь сказать, что мы должны оставить их, даже если они нас ненавидят?
— Думаю, пока это самое лучшее, — сказал он. — Кроме того, я сомневаюсь, что они действительно нас ненавидят.
— Ну уж кухарка точно, — убежденно произнесла Кенна, отставляя тарелку. — Мясо словно тряпка, картофель переварен, а все овощи выглядят так, что не поймешь, какого они цвета. Сейчас мне кажется, что, если бы пришлось выбирать, я скорее бы примирилась с характером месье Рэйе.
— Во всяком случае, пока нам можно не беспокоиться, что в еде окажется мышьяк, — заметил Рис.
Кенна посмотрела в тарелку.
— Прости, но позволю усомниться в справедливости твоих слов, — сухо ответила она.
Рис рассмеялся, и так заразительно, что Кенна скоро присоединилась к нему. Они хохотали до слез и не могли остановиться, даже когда мрачного вида девушка унесла почти нетронутую еду, предоставив им возможность перейти к десерту. Оставшись наедине, они посмотрели на пудинг, стоявший на столе, который и цветом, и консистенцией напоминал ил со дна болота, и снова рассмеялись.
Кенна вытерла выступившие от смеха слезинки уголком носового платка и предложила Рису попробовать пудинг первым.
Он покачал головой и отодвинул стул, царапнув ножками по тщательно отполированному паркету.
— Попробуй сама.
— Давай вместе. Если мы не попробуем его, — настаивала Кенна, — кухарка решит, что мы были не голодны, и приготовит его снова. А если мы съедим хоть по ложке — да-да, только по одной ложке, — она будет удовлетворена.
Рис недоверчиво посмотрел на нее:
— Ты первая.
— Вместе, — твердо возразила Кенна. Внимательно следя друг за другом, чтобы никто не уклонился от опасного испытания, они одновременно запустили ложки в пудинг и, обмениваясь последними подозрительными взглядами, откусили по маленькому кусочку и быстро проглотили. Их глаза расширились от изумления.
— Если тебе не нравится, я могу взять твою порцию, — сказал Рис, пытаясь придвинуть к себе ее тарелку.
Кенна схватила ее обеими руками и поставила на место.
— Рис, есть некоторые вещи, которые я не смогу для тебя сделать. И отказаться вот от этого… что бы это ни было, — одна из них.
После обеда супруги зашли в музыкальную комнату, где Кенна села за клавикорды, а Рис устроился в кресле, положив ноги на оттоманку. Кенна взяла несколько аккордов, и он вздрогнул, посмотрев поверх бостонской газеты.
Кенна скорчила гримасу.
— Инструмент ужасно расстроен, — попыталась она оправдаться.
— А я ничего не сказал, — с невинным видом ответил Рис и поднял газету, чтобы скрыть улыбку.
— Животное! — Кенна в сердцах стукнула по клавишам, поднялась со скамейки и, отодвинув его ноги в сторону, села на оттоманку. — Рис, все слуги носят траур.
— Я не слепой.
— Им может показаться странным, что мы не в трауре. — Рис опустил газету. Глаза его были холодны.
— Я уже оказал отцу и брату столько уважения после смерти, сколько они не оказали мне при жизни. То, что они умерли, еще не означает, что я должен простить их и забыть прошлое. Может, если бы они как-то попытались восстановить отношения, когда жили в Лондоне, я чувствовал бы себя иначе. Но они этого не сделали. Я не буду носить траур ради приличия. Я достаточно уважаю своего отца и себя, чтобы не выставлять на посмешище нас обоих.
Его ответ ошарашил Кенну.
— Я не знала, что ты так переживаешь, — тихо сказала она.
Он сложил газету и положил ее на колени.
— Надеюсь, ты не собираешься меня перевоспитывать?
— Нет, это мне никогда не приходило в голову!
— Отлично. А сейчас вернемся к разговору о слугах. Если с кем-нибудь из них у тебя возникнут недоразумения, а их упрямство доставит тебе хоть малейшее неудобство или тебя не устроит качество их работы, скажи мне, и мы решим, что делать. Не возражаешь?
— Нет. — Она вскинула подбородок. — Я не боюсь их, ты же знаешь.
Рис с иронией скривил губы:
— Я и не думал, что ты испугаешься. Я ведь женился не на чахлой английской мисс. Кроме того, слуг у нас всего восемь. У тебя в саду работало больше.
— Действительно, — согласилась Кенна. — Она сжала его колено и рассеянно провела ладонью по упругому бедру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123