Он несколько рассеянно кивнул.— Да. Конечно же, понимаю. Если бы… но — да. Разумеется, вы не хотели бы, чтобы я рассказал об этом другим. Кроме того, поскольку вы рассказывали это на исповеди, то рассчитываете, что я должен вам поверить. Но… — Ансельм почесал голову и посмотрел на меня. По его лицу расплылась широкая улыбка. — Но до чего это чудесно! — негромко воскликнул он. — Как поразительно и как прекрасно!— Прекрасно — это не совсем то слово, которое бы я выбрала, — сухо заметила я. — Но что поразительно — это верно. — Кашлянула и потянулась за вином.— Но это же… чудо, — сказал он словно бы самому себе.— Если вы так настаиваете, — вздохнула я. — Но мне бы хотелось знать — что мне-то делать? Виновна ли я в убийстве? Или прелюбодеянии? Не то чтобы тут можно что-нибудь изменить, но я бы хотела знать. И, поскольку я здесь, как я должна себя вести? Могу ли я… в смысле, должна ли я воспользоваться своими знаниями, чтобы… кое-что изменить? Я даже не знаю, возможно ли это. Но если возможно, есть ли у меня право?Он качнулся назад и задумался. Медленно поднял оба указательных пальца, свел их кончики вместе и долго смотрел на них. Наконец покачал головой и улыбнулся.— Не знаю, chere madame. Вы поймите, эта не та ситуация, с которой готов столкнуться исповедник. Мне придется подумать. И молиться. Да, несомненно, молиться. Сегодня ночью я обдумаю вашу ситуацию во время Неустанного Поклонения. А завтра, возможно, смогу дать вам совет.И ласково показал мне, что следует преклонить колена.— А пока, мое дитя, я отпущу вам грехи. Каковы бы они ни были, верьте, что они будут прощены.Он поднял, благословляя, руку, положив другую мне на голову.— Те absolve, in nomine Patri, et Filii…И помог мне подняться.— Спасибо, святой отец, — сказала я. Неверующая, я выбрала исповедь только для того, чтобы заставить его отнестись ко мне серьезно, и удивилась, почувствовав значительное облегчение своего бремени. Возможно, дело в том, что я наконец-то смогла поведать другому всю правду.Ансельм помахал рукой.— Увидимся завтра, chere madame. А пока отдохните как следует, если сможете.Он направился к двери, аккуратно сворачивая епитрахиль.Уже в дверях он остановился, обернулся и улыбнулся мне. В глазах вспыхнуло детское возбуждение.— И, может быть, завтра… возможно, вы сумеете рассказать мне… на что это похоже?Я улыбнулась в ответ.— Да, святой отец. Расскажу.Он ушел, а я заковыляла по коридору, чтобы проведать Джейми. Мне доводилось видеть трупы в лучшем состоянии, но грудь его поднималась и опадала равномерно, а зловещий зеленый оттенок кожи исчез.— Я бужу его каждые несколько часов, чтобы он проглотил несколько ложек супу, — тихо сказал возникший рядом брат Роджер. Он перевел взгляд с пациента на меня и заметно отшатнулся в сторону. Вероятно, следовало сначала причесаться. — Э-э… может, вы тоже… не откажетесь?— Нет, спасибо. Я думаю… я думаю, стоит поспать еще немного.Меня больше не давило чувство вины и уныния, но по моим конечностям расползалась дремотная, удовлетворенная тяжесть. Уж не знаю, была причиной тому исповедь или вино, но, к своему удивлению, я обнаружила, что стремлюсь назад в постель, к забытью.Я наклонилась и прикоснулась к Джейми. Он был теплым, но без намеков на жар. Я нежно погладила взъерошенные рыжие вихры. Уголок его рта шевельнулся и вернулся на место. Но поднимался он вверх. В этом я была уверена.Небо было холодным и влажным, оно заполняло горизонт серой пустотой, сливавшейся с серыми туманами холмов и угрюмой коркой снега, выпавшего неделю назад, и монастырь казался укутанным в кокон грязного хлопка. Даже внутри него зимнее безмолвие давило на обитателей. Речитатив во время Литургии часов в церкви был приглушенным, толстые каменные стены, казалось, поглощали все звуки и сдерживали суету повседневных хлопот.Джейми проспал почти двое суток, просыпаясь только для того, чтобы сделать несколько глотков супа или вина. Проснувшись окончательно, он начал приходить в норму обычным манером здорового молодого человека, неожиданно лишившегося сил и независимости, которые всегда принимал, как должное.Другими словами, он примерно сутки наслаждался тем, что с ним все нянчились, а потом начал упрямиться, сделался беспокойным, вспыльчивым, раздражительным, трудным в общении, капризным, и пребывал в исключительно плохом настроении.Раны на плечах болели. Раны на ногах чесались. Ему надоело лежать на животе. В комнате слишком жарко. Рука болит. От дыма глаза так щиплет, что он не может читать. Его тошнит от супа, целебных напитков и молока. Он хочет мяса.Я узнавала симптомы быстро возвращающегося здоровья и радовалась им, но была готова смириться только с некоторыми из них. Я открывала окно, меняла ему простыни, прикладывала к спине мазь из календулы и намазывала ноги соком алоэ. Потом позвала послушника и попросила принести суп.— Я не буду есть эти помои! Мне нужна нормальная еда! — он раздраженно оттолкнул поднос, и суп расплескался по салфетке, прикрывавшей миску.Я скрестила руки и уставилась на него. Властные синие глаза уставились в мои. Он стал худым, как рельса, скулы торчали под обтянувшей их кожей. Хотя Джейми быстро выздоравливал, расстроенный желудок еще долго не придет в норму. Он не всегда удерживал даже суп и молоко.— Получишь другую еду, когда я позволю, — сообщила я, — и не раньше.— Хочу сейчас! Ты что думаешь, можешь распоряжаться тем, что мне есть?— Да, чертовски точно! На случай, если ты забыл, доктор здесь — я.Он опустил ноги, определенно собираясь встать. Я уперлась рукой ему в грудь и толкнула его обратно.— Твое дело — оставаться в этой самой постели и делать то, что тебе велят, хотя бы раз в жизни, — рявкнула я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134