Мы шли к северу от «Эйнджел», в направлении Айлингтон Грин, и когда добрались туда, сели на одну из скамеек с табличкой «Спать на скамейке запрещено», и замерли в каком-то неподвижном трансе среди лютиков и клевера. Эта сцена просочилась в мой сон из книги, страсть – из какой-то поэмы, все чувства были такими насыщенными, какими никогда не бывают в реальной жизни, и это странное спокойствие: ни реки, ни детей… Когда я проснулась, у меня было ощущение, словно я побывала в сказочной стране.
Кроме того, я почувствовала, что пора звать доктора. Я попросила Дэвида позвонить за меня и принялась ждать. Когда доктор прибыл, он показался мне внешне вполне авторитетным, старым человеком, с седыми волосами и приятными манерами. Он осмотрел меня и спросил, нет ли у меня переутомления и помогают ли мне с детьми? Он заметил, что мое состояние достаточно серьезно и мне необходим отдых. Да, согласилась я, все это очень хорошо, я знаю, что у меня тяжело на душе, но как там дела с моим носом и горлом? Он засмеялся и ответил, что все не так уж плохо, он пропишет мне капли и пенициллин.
– Горло красное, – добавил он.
Мне не понравилось то, как он это сказал: я люблю, чтобы доктора употребляли специальные медицинские термины, а не изъяснялись обычными словами. Я прекрасно представляла, как выглядит мое горло. Потом он сказал, что взволнован в большей степени моим переутомлением; слово «переутомление» вряд ли можно было назвать клиническим, но я не стала протестовать. Он сказал, что мне следует оставаться в постели и ни о чем не беспокоиться.
– Знаете, что я сделаю? Я скажу вашему мужу и вашей няне оставить вас в покое, пойти куда-нибудь прогуляться и дать вам побыть одной. Вы можете встать и приготовить себе что-нибудь поесть, вам это повредит не больше, чем если вы будете носиться взад-вперед, обслуживая их. Я знаю, что такое семья, родные никогда не дают вам ни минуты покоя. Вы можете упасть замертво, а они все равно будут ждать, что вы пробудитесь к жизни, чтобы приготовить им завтрак.
Я попыталась возразить, что в нашей семье дело обстоит несколько иначе, но он и слушать не стал.
– Все это очень хорошо. Я знаю, у вас есть девушка-помощница, но, признайтесь, она не особенно может вам помочь. Вы говорите, что перестали кормить ребенка грудью только три месяца назад? Теперь не многие матери решаются на грудное вскармливание. Не говорите мне, что вам не хочется полежать в постели, и чтобы никто в доме не беспокоил вас.
Я была рада, что он так снисходительно настроен: его профессиональное понимание моих потребностей очень утешило меня, и я стала рассматривать себя как измотанную, обессиленную домохозяйку. Когда он ушел, я со вздохом откинулась на подушку. Несколько минут спустя вошел Дэвид и сказал, что попросил машину у Невиля и собирается отвезти Паскаль и детей на целый день за город, как только Паскаль вернется из аптеки с моими лекарствами. Мне и вправду начало казаться, что я страдаю от небольшого нервного расстройства. Я устала от всего этого: любви, семьи, неверности, и заболела. После их отъезда я лежала продремала все утро. Я поняла, кого мне напомнил этот доктор: моего отца, с его вечным стремлением верить в то лучшее, что есть во мне. Этот доктор не ожидал многого от меня: он не большой выносливости от моего тела, как мой отец никогда не ожидал слишком многого от моей души. Они оба были профессионалами, эти два старика, и я расслабленно лежала, радуясь людской снисходительности.
Примерно в половине третьего, когда я собиралась подняться и взглянуть, что там Дэвид оставил мне на обед, зазвонил телефон. Я бросилась к нему, уверенная, что это Виндхэм Фаррар.
– Эмма? Как дела? – спросил он, как только я подняла трубку. – Я слышу, ты очень больна.
– Я вовсе не больна, – ответила я, – кто тебе сказал? Я просто сильно простудилась, и все.
– Я беспокоюсь за тебя.
– Правда? Тогда ты мог позвонить вчера.
– Не хотел нарваться на Дэвида.
– Кто сказал тебе, что сейчас его нет дома?
– Невиль. Они уехали на целый день на его машине. Я все знаю. Это тесный мир. Как Флора?
– О, с ней все в порядке. По крайней мере, внешне.
– Эмма, я приеду навестить тебя.
– Да?
– Что мне принести? У тебя есть, что почитать?
– Есть несколько книг… Но, может, мне и не захочется читать, когда ты примешься за свои выдуманные рассказы – о жизни миссис Сиддонс, например.
– Я могу принести тебе хорошие книги.
– Да, можешь, но, пожалуйста, не беспокойся.
– Я сейчас приеду.
– Давай, – сказала я и повесила трубку.
Я вернулась прямо в спальню и взглянула на себя в зеркало. Моя кожа была бледной, а волосы растрепаны. Я пригладила их расческой и принялась искать свою новую помаду. Накрасив губы, я удивилась результату. Мой вид значительно улучшился, и если бы не черные круги под глазами и не забитый нос, но я смотрелась бы неплохо. А мне это было крайне необходимо: я чувствовала, что эта встреча будет последней, а между нами было много чего, что следовало бы исправить. Мое раздражение и мою неискренность. Я была в долгу перед ним, и мне не хотелось оставлять свои долги до следующей недели.
Когда прибыл Виндхэм, я спустилась вниз открыть ему дверь. Его вид подействовал на меня неожиданным образом. Он выглядел более внушительным, более подходящим объектом для страсти, чем мне казалось. Мне стало стыдно, что мысленно я принижала и умаляла его достоинства. Он поцеловал меня в щеку и попросил лечь обратно в постель. Сам он сел на стул возле моей кровати, где до этого сидел доктор.
– Бедная Эмма, – произнес он спустя некоторое время. – Бедная старушка Эмма. Ты себя очень плохо чувствуешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56