– Дело не в этом, – я вскочила и принялась озабоченно собирать чашки, подметать крошки с пола, показывая всем видом, что ему действительно пора уходить. Мне кажется поразительным, как быстро после проявленной к нему страсти я переключилась на домашние дела. Он пристально следил за мной некоторое время и затем сказал:
– Ты отличная домохозяйка, Эмма Эванс.
– Домохозяйка? – с негодованием откликнулась. – Это не соответствовало моему собственному представлению о себе.
– Ну, – он обвел рукой все окружающие нас картины, фарфор, куски мрамора и бархатную обивку. – Ты свила такое милое гнездышко…
– Милое? – переспросила я.
– А разве нет? Все эти безделушки-финтифлюшки напоминают мне комнаты моей тетушки в Биннефорде, забитые подобным барахлом.
Я промолчала: просто стояла и смотрела, когда же он уйдет. Он взглянул на меня из глубины своего кресла и я подумала: он ничего не знает о тебе и даже не хочет знать. Ему просто хотелось затащить тебя в постель, и когда ему это удалось, он увидел там фригидную ледышку, которая теперь напоминает ему его тетку приверженностью к безделушкам.
Таковы были мои выводы, но я не придавала им большого значения. Я вообще ничего не чувствовала в тот момент, просто хотела, чтобы он ушел. Наконец, он поднялся на ноги и сказал:
– Что ж, Эмма, думаю, мне не стоит встречаться с Дэвидом после всего… Тебе лучше вернуться в кровать, а я пойду. Надеюсь, ты не заболеешь из-за меня пневмонией.
– Не беспокойся, у меня крепкое здоровье, – я вспомнила, что никогда не рассказывала ему о своей матери, поэтому он не мог всерьез беспокоиться о моем здоровье. Он направился ко мне, словно собираясь поцеловать на прощанье, но я отступила к двери. Он проводил меня по коридору и возле лестницы сказал:
– Увидимся до моего отъезда? Я уезжаю в конце недели.
– Но ведь ты вернешься до окончания сезона?
– Возможно. В любом случае, я хочу увидеть тебя до своего отъезда.
Мы оба переживали какое-то смущение: неопределенность, существующая изначально в наших отношениях, становилась уже просто неприличной.
– Позвони мне, – быстро произнесла я, чтобы покончить со всем этим: с этой глупой, вечной «последней просьбой».
– Да, – сказал он. – Я позвоню тебе, – и спустился к своей машине, которую он поставил в наш гараж. Впервые со дня нашего приезда это помещение было использовано по своему прямому назначению. Я спустилась вслед за ним до середины лестницы и смотрела, как он садится в машину. Мне так хорошо была знакома эта машина, при виде ее ожило множество воспоминаний. Я оперлась о перила и следила, как он роется в карманах в поисках ключей; теперь, когда он был вне пределов досягаемости, я ощутила что-то вроде смутного сожаления. Я так и не смогла узнать его до конца. Я не была влюблена в него, но при иных обстоятельствах могла бы полюбить. Где-то я допустила ошибку: я либо слишком много открыла ему, либо слишком мало. Я оборвала наш «роман», не соблюдя супружеской верности и не получив от любовника никакого удовольствия.
Он завел двигатель, потом посмотрел на меня и помахал рукой, немного печально. Я тоже помахала в ответ. Я не могла бы угадать, был ли он печален из-за разочарования в любви или из-за головной боли. Я развернулась и начала подниматься по лестнице, и в этот момент он меня окликнул:
– Эмма! – я повернулась, ожидая сама не знаю чего, он жестом указал мне на двери гаража и сказал: – Спустись вниз и помоги мне выехать, Эмма, я ни черта не вижу из-за угла.
Мне хотелось возразить, что я одета всего лишь в халат, но я передумала и пошлепала вниз по ступенькам в домашних тапочках.
– Тебе следовало подумать об этом раньше, – сказала я, придерживая двери. – Надо было заезжать в гараж задним ходом.
– Да-да, – сердито бросил он через плечо. – Ты обо всем подумала. Ты – единственная, кто никогда не ошибается. Перестань учить меня, как водить машину, ты понятия не имеешь о вождении.
Я выглянула на улицу и снова благоразумно спряталась за углом, потому что, как мне показалось, увидела приближающуюся машину Невиля. Я хотела как-то дать Виндхэму знать об этом, попытаться уйти с дороги и вернуться на лестницу, но когда я повернулась, машина Виндхэма наехала на меня: он подъехал к левой створке гаражных ворот и прижал меня прямо к дверному косяку задним левым колесом. Я оказалась буквально пришпиленной к стене, а машина вдавливала мои бедра все глубже и глубже в доски стены. Наконец, она остановилась, прижав мои ноги, и не просто прижав, а сломав, раздавив и расплющив их колесом и крылом. Я закричала, поняв, что произошло: мысли об ампутации, о том, что я останусь без ног, пронеслись у меня в голове, и я продолжала орать на пределе своих легких от боли и негодования. Мне показалось, что прошло довольно много времени, прежде чем Виндхэм вылез из машины и подбежал посмотреть, что случилось. Он уперся плечом в машину и попытался откатить ее, но безуспешно. От дикой боли у меня закружилась голова.
– Садись обратно в машину, – так, кажется, я сказала, – и отъезжай снова в гараж! Не помню, что случилось потом: помню хруст моих коленных чашечек, но не знаю, продолжала ли я кричать… В этот момент подкатила машина Невиля, и из нее выскочил Дэвид.
Он подбежал к нам, и они с Виндхэмом и водителем хлебного фургона отодвинули машину. Я сделала шаг вперед сама, или Дэвид меня вытащил, не помню: я потеряла сознание.
Я очнулась через несколько минут, на своей кровати, и услышала, как Виндхэм по телефону вызывает врача. Дэвид сидел рядом со мной. Я прикрыла глаза и сказала:
– Не звоните тому доктору, пошлите за кем-нибудь другим, пожалуйста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56