Едва за ним закрылась дверь, Кристина пошатнулась и упала на стул: ноги ее не держали. Такого ужаса она еще не испытывала. Но ведь раньше она никогда не выходила из роли покорной жены и не исчезала на две недели, чтобы окунуться в воплощение сладостных фантазий. Не понимала, какая пропасть лежит между долгом и экстазом.
Но всякое воспоминание о пережитом блаженстве исчезло при виде стоявшего в холле Ганса. Теперь ее удел — раскаяние, тревога… и жалость к себе. Что несет ей будущее? Цена, которую придется платить за короткие минуты радости, будет непомерно высока. Она может стать узницей Ганса, если тот захочет воспользоваться своими правами. Что ему стоит запереть ее в одном из отдаленных поместий, вдали от цивилизованного мира? Ее непростительное поведение отразится на отношениях с сыновьями. Ганс нередко пользовался детьми как залогом ее послушания и вполне способен обличить ее перед ними.
Она сделала ужасную ошибку. Не следовало поддаваться соблазну, соглашаться на прогулку тем утром, отсылать Дитера…
И неожиданно воспоминания о счастье, изведанном в маленькой комнатке в Дигби, наполнили душу. Их сладость изгнала худшие ее страхи, и она еще раз поняла, что в мире существуют доброта и ослепительное наслаждение. Дни, проведенные в Минстер-Хилле, увлекли ее еще дальше по дороге любви, в магический мир нежности, и она снова и снова воскрешала в памяти эти беззаботные минуты, словно переворачивала страницы альбома, где каждая картинка, каждый рисунок воплощали целую жизнь. Другую жизнь. Удовольствие наслаивалось на удовольствие, и теперь, измученная и тоскующая, страшившаяся будущего, она улыбалась, чувствуя, как теплеет на сердце. И что ей будущее? Ведь, кроме ее эгоистических интересов, существует безграничная безусловная любовь к детям. Она уже заранее испытывает восторг при мысли о том, что скоро вновь увидит своих мальчишек! Они приезжают домой на каникулы, а Рождество — лучшее время года, и радость общения с ними станет бальзамом для ее ран. Будущее — в материнской любви, и придется довольствоваться этим. Но все же она раз в жизни побывала в раю, и этот праздник чувств навсегда останется с ней.
Макс, стоя в темном подъезде на другой стороне улицы, следил за домом Кристины. Не в силах покинуть ее, возможно, по причинам, не имевшим ничего общего с гневом ее мужа, он вот уже несколько часов нес безмолвный караул.
Когда она на миг появилась в окне, он заметил место— положение комнаты, гадая, ее ли это спальня или… и это было страшнее всего… что, если она у Ганса?!
Он настолько разволновался, что был вынужден прислониться лбом к холодной стене и далеко не сразу овладел собой. Означает ли это, что он окончательно обезумел? Стоять здесь в темноте в бесплодном ожидании!
Он поднял воротник и тяжело вздохнул. Приходится признать, что он испытывает к этой женщине нечто большее, чем при обычном мимолетном романе. Иного объяснения его идиотской потребности торчать напротив ее дома в безумной надежде увидеть ее снова просто не найти.
Пока он пытался разобраться в причинах своей невыразимой тоски, слуги стали задергивать шторы. С каждым затемненным окном Макс все больше мрачнел. Ощущения были такие, словно он изгнан из ее жизни навсегда. В наступающем мраке он казался себе совершенно беззащитным против одолевшего его водоворота эмоций, грозившего захлестнуть и сбросить в пропасть. Неужели это любовь? Или просто сильное увлечение? А если всего лишь неутоленная похоть? Нет, наверное, какая-то толика любви во всем этом есть, ибо до сегодняшнего дня ему бы в голову не пришло стоять под окном любовницы с видом жалкого, спятившего от любви кретина!
На этой мысленной тираде последняя штора была задвинута, и Макс, сдвинув брови, угрюмо уставился на темный немой фасад.
И что, черт возьми, теперь делать? Торчать здесь всю ночь?
Вышибить дверь и избить Ганса до полусмерти? Ворваться в дом и подобно романтическому разбойнику унести Кристину в ночь?
Последняя возможность казалась наиболее привлекательной, но даже в его одурманенном мозгу — как иначе назвать то, что он вытворял, — мелькнула мысль о том, что дети Кристины могут быть серьезным препятствием его планам.
И когда ситуация, казалось, зашла в тупик, парадная дверь неожиданно отворилась, и появился князь в вечернем костюме. Ступив на крыльцо, он натянул перчатки, завернул за угол и исчез.
Вся нерешительность, всякая неопределенность чувств были сметены могучим порывом, и Макс, выйдя из укрытия, направился к дому. Он постучал и, прежде чем лакей сумел его рассмотреть, уже был в холле. Слуга попытался было протестовать, но Макс отшвырнул его и мигом взлетел по ступенькам на второй этаж, очутившись в длинном коридоре. Здесь он стал мысленно отсчитывать комнаты в надежде, что зрительная память его не подвела.
Три… четыре… пять… есть!
Макс ворвался в комнату, наспех оглядел обстановку и, узрев соболью накидку, повернул ключ в замке. Оказавшись в относительной безопасности, он заметил полуоткрытую дверь смежной спальни, уловил знакомый запах ландыша и решительно прошел по полу, покрытому желтым ковром. При виде Кристины, лежавшей на кровати с ладонью под щекой, как у спящего ребенка, сердце его перевернулось от нежности.
Неожиданный грохот нарушил тишину и вырвал Кристину из легкого забытья. В дверь ломились люди. Кристина подскочила, села и испуганно уставилась на Макса.
— Не волнуйся, — улыбнулся он. — Они не смогут войти.
— О Боже, нет, — прохрипела она, сползая с кровати.
— Все хорошо, — утешил он, шагнув к ней. — Дверь заперта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83