Он думал о том, сколько еще продержится его народ, пока не настанет день, когда новое поколение индейцев абсароки родится в неволе. И тогда Хэзарду становилось грустно. Он опоздал родиться, и ему не суждено было прожить жизнь так, как прожили ее его предки. Он родился слишком поздно, чтобы познать то счастье, которое познал его отец, — жить на плодородной земле, где ходят бесчисленные стада бизонов…Ближе к рассвету, когда Хэзард понимал, что эти проблемы ему не решить, он задумывался о своих собственных. И главная из них была связана с Голубым Цветком, его невестой. 43 Через четыре дня эта проблема встала перед ним во весь рост, когда они с Венецией въехали в деревню, усталые, но живые. Хэзард дошел почти до полного изнеможения: практически целый месяц он спал урывками и так ослабел, что стал более раздражительным, чем обычно. Он надеялся, что им удастся добраться до его вигвама и выспаться, прежде чем ему придется объясняться с Голубым Цветком. Но когда они подъехали к вигваму, Голубой Цветок уже ждала его на пороге. Она была одета очень нарядно, как и подобает юной невесте, и приветливо улыбалась. Собрав последние силы, Хэзард вполголоса обратился к Венеции:— Ты устала. И я устал. Я прошу тебя об очень большом одолжении, и если ты выполнишь все без разговоров, я буду вечно тебе благодарен.Венеция повернулась к нему, увидела, насколько он измучен, услышала его хриплый голос, заглянула в черные глаза, пытливо смотревшие на нее.— Конечно, дорогой. Все, что угодно. Ты хочешь сказать, что мне придется спать в одном вигваме с Голубым Цветком? — Венеция кинула взгляд на юную девушку, по-хозяйски стоявшую на пороге вигвама.— Нет, — быстро ответил Хэзард, — но мне придется уйти на несколько часов. Я очень надеялся, что смогу с этим разобраться позже…Хэзард понимал: чтобы объясниться с Голубым Цветком и ее семьей, он должен проявить себя настоящим дипломатом, а он слишком устал для этого. Но откладывать было нельзя.— Я хотела бы сказать, что мне жаль, но не могу, — вздохнула Венеция. — Я все равно стала бы бороться за тебя. И я так и сделаю, если придется! — Ее небесно-голубые глаза гневно блеснули.Хэзарду всегда нравилась внутренняя сила Венеции. Она была такой же сильной и целеустремленной, как и он сам. Хэзард понимал, что наконец-то встретил достойную пару, и благодарил за это духов.— Не беспокойся ни о чем, биа. Бороться буду я. Но все равно спасибо.Он сначала снял Венецию с лошади и только потом поприветствовал Голубой Цветок, что ясно показало его намерения. И это было только первым шагом в сложной процедуре, которую ему предстояло скрупулезно выполнить.Когда Хэзард здоровался с Голубым Цветком, его на мгновение сбило с толку обожание и покорность в ее глазах. Он совершенно забыл, что женщин его племени воспитывали так, чтобы они спокойно относились к многоженству. Кому-то это нравилось больше, кому-то меньше, но случалось, что две сестры счастливо жили с одним мужем, и им не приходило в голову роптать на судьбу.Голубой Цветок откинула полог для Хэзарда и Венеции и проводила их в вигвам. Внутри царила безукоризненная чистота, на костре готовилась еда, вся одежда Хэзарда была аккуратно сложена возле постели, а его любимый узелок с травами висел на почетном месте. Хэзард даже удивился, как много умеет эта юная девушка.— Ложись, отдыхай, — вполголоса сказал он Венеции, — а я скоро вернусь.Потом Хэзард повернулся к Голубому Цветку и заговорил с ней на языке абсароков. Он извинился за свой вид, поблагодарил ее за то, что она следила за вигвамом в его отсутствие, а потом спросил, не хочет ли она пройтись с ним.Девушка согласилась, обрадованная возможностью показаться с женихом всей деревне. Она выросла послушной по натуре и рада была выполнить любую его просьбу. Хэзард прошел с ней до вигвама ее отца и после долгих положенных приветствий, исчерпавших последние запасы его сил и дипломатических способностей, отказался от ранее сделанного предложения.Это произошло куда более быстро и грубо, чем Хэзард планировал, зато он предложил гораздо больше отступного, чем было принято в таких случаях. Но ему сейчас больше всего на свете хотелось спать, и он не думал о собственности. Кроме того, его мучило чувство вины, хотя он этого совсем не ожидал. Голубой Цветок была в самом деле очень огорчена, и Хэзард отдал ее семье всех своих лошадей, за исключением Петы и того рыжего жеребца с белой гривой, которого когда-то привел для Венеции. Но, даже несмотря на это, ему пришлось извиниться перед Отважным Томагавком за свои плохие манеры — невежливо было напрямую предлагать отступного, ему следовало сделать это через родственников. Хэзард объяснил, что он двадцать восемь дней был в пути и поэтому надеется, что Отважный Томагавк простит его грубость.Отважный Томагавк знал Хэзарда как человека честного и цельного и понимал, что его дочь слишком молода и красива, чтобы и в самом деле пострадать от этого отказа. Он милостиво принял подарок, и у Хэзарда отлегло от сердца. Но когда он уходил, Голубой Цветок плакала, и ему вдруг стало очень неуютно.
— Все позади! — объявил Хэзард, входя в вигвам.— Слава богу, — выдохнула Венеция.— Мы должны быть благодарны Отважному Томагавку за его снисходительность, — сказал Хэзард, стягивая рубашку. — Он мог затаить на меня обиду на многие годы. — Хэзард сбросил мокасины и рухнул на кровать. — Я слишком устал, чтобы купаться. — Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, потом снова открыл их и взглянул на Венецию: — Прости.— Ты прощен, — милостиво улыбнулась она. Венеция сидела рядом с ним, скрестив ноги по-турецки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126