Рывком толкнув дверь кабинета, он вышел в отделанную мрамором прихожую, прошел по черному полированному полу быстрыми шагами и, пожелав доброй ночи дворецкому, прикрыл за собой дверь.В десятых числах сентября, думал Трей с усталым облегчением, расслабив пальцы, которые все еще были сжаты в кулаки. Снег пошел сильнее, большие снежные хлопья медленно порхали в воздухе, блестя в свете уличных фонарей. Мир казался благопристойным и неиспорченным.— Не на всю жизнь, только до десятого сентября, — выдохнул он и попытался поймать языком падающие снежинки, чувствуя внезапное облегчение.Когда он вновь вернулся в свою комнату, то перелистал странички календаря до сентября и обвел кружком десятое число.— Свобода и… Импрес, — пробормотал Трей. Глава 16 За окнами железнодорожного вагона простирался зимний ландшафт, но непрошеные слезы в глазах Импрес мешали любоваться открывающимся видом. Расстроенная, несчастная, обиженная, она хотела бы остаться одна, чтобы в одиночестве разобраться с переполнявшей ее обидой за измену, спокойно взвесить все аргументы «за» и «против», обосновать принятое ею решение с отъезде. Но Импрес была не одна, настойчивые расспросы детей требовали ответов, нужно было удерживаться от рыданий.Зачем уехали, спрашивали они, зачем нужно Гаю предпринимать что-то для восстановления титула, зачем нужен сам титул, почему уехали, не попрощавшись с Треем? И Импрес объясняла опять и опять, а они спрашивали; когда точно приедет Трей и как он разыщет их во Франции? Уверена ли Импрес, что он сможет их найти? Огромным усилием воли, удерживая себя от слез, она повторяла то, что уже говорила о письмах и почте, деловом расписании Трея, особых обстоятельствах, требовавших присутствия Трея на сессии, которые не позволили ему попрощаться с ними.— Возраст Гая позволяет ему принять ответственность за поместье, — промолвила Импрес, как будто не говорила об этом же едва ли не десять минут назад. — Конечно, если суд решит рассмотреть наше дело. Ну, а для Трея крайне важно решить проблемы границ в резервациях.— Почему мы не могли подождать его? — опять спросила Женевьева. — Не понимаю, что нам мешает потерпеть, пока Трей не освободится и не поедет с нами вместе? К тому же Эмили говорила, что не возражает остаться в Моктане навсегда.И Женевьева обратилась за поддержкой к старшей сестре. Будучи старше на четыре года, Эмили уже начина понимать, что стоит за спокойными объяснениями Импрес и покрасневшими глазами, поэтому дипломатично хранила молчание.— Нам не следовало ехать одним, -мрачно заявила Женевьева, не обращая внимания на отсутствие поддержки со стороны сестры.-Ты говорила, что он всегда будет с нами, — продолжала она обвинительным тоном.— Помолчи, Трей не мог ехать сейчас, — спокойно парировала Импрес, хотя в душе ей хотелось кричать. — Он никак не мог ехать, потому что должен быть на законодательной сессии.И ему вовсе ни к чему, совсем упав духом, подумала Импрес, бросать только что приобретенную жену.Эдуард, лицо которого сморщилось от плача, больше всех страдал от отсутствия Трея, отказываясь есть с того момента, как они сели в поезд, возмущенный и несговорчивый. Как ни пыталась Импрес успокоить его и устроить поудобнее, он отталкивал ее, говоря сквозь слезы:— Хочу к Трею… хочу обратно… найди Трея…— Мы отправились в прекрасное путешествие, Эдуард, — уговаривала его Импрес, — и поплывем на таком корабле, который ты видел на картинках в книге, а Гай через некоторое время будет графом. Ты знаешь, кто такой граф?— Мне все равно! — закричал Эдуард, его личико напряглось и покраснело. — Хочу к Трею.— А когда мы вернемся? — спросила Эмили задумчиво, в ее темных глазах отражался невысказанный страх того, что это никогда не случится.— Не знаю, — ответила Импрес с тихим вздохом, для нее это «когда» могло обернуться бесконечностью, если интерес Трея действительно полностью сосредоточился на жене. — Может быть, совсем скоро.— Ненавижу тебя! — закричал Эдуард Импрес. Слезы катились у него по щекам. — Плохая! Плохая!Гай, более других понимавший истинные причины езда: испытанное унижение от визита Валерии было еще свежо в его памяти, неуклюже попытался отвлечь Эдуарда.— У тебя будет комната в нашем новом доме, целая большая комната, не то, что в домике в горах.— Дом Трея все равно больше, — возразил Эдуард. — Хочу к Трею.— У тебя будет пони. Тебе ведь хочется пони?— Не нужен мне пони, — пробормотал Эдуард несчастно, — мне нужен Трей.На Импрес накатила дурнота, словно ее организм сочувствовал высказанному Эдуардом желанию. Разве все мы не хотим его? — подумала она с горечью; безвозвратность их отъезда усиливалась с каждым стуком колес на стыках рельсов, от тоски она плотнее сжала пальцы, лежащие на коленях.К душевным страданиям от потери Трея и вида несчастных детей добавились физические — ее постоянно укачивало. Со времени визита Валерии Импрес потеряла аппетит, а теперь, как она решила, ритмичное покачивание поезда вызывает у нее тошноту. Но и в просторной отдельной каюте на борту корабля, отправляющегося из Нью-Йорка, она не почувствовала облегчения. Еда потеряла всякую привлекательность, ее прекрасная кожа приобрела зеленоватый оттенок, и она предположила, что у нее началась морская болезнь.Однако и через восемь дней, лежа в постели на твердой земле в отеле в Гавре и с отвращением глядя на поднос с едой, стоявший на тумбочке, Импрес, по-прежнему, чувствовала тошноту, и тогда она поняла с внезапной слабостью и страхом, что не морская болезнь, не тряска в поезде, не физическая усталость и эмоциональное потрясение, вызванные внезапным отъездом, были причиной ее недомогания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116