— Это было противозаконное ограничение свободы.
На Седрика накатила старая обида. Маленьких детей можно держать под замком, это и понятно, и допускается законами, но ему-то уже давно исполнилось восемнадцать. Все сверстники разъехались по домам, вернулись в свои семьи, а его продолжали мариновать в Мидоудейле — так хотела бабушка.
— Противозаконная хрень, — поморщился Багшо. — И тебя что, задерживали за бродяжничество?
Седрик уныло кивнул. Три раза он убегал — и три раза копы приводили его назад, словно заплутавшего щенка.
— А что, если тебя держали в Мидоудейле по вполне серьезной причине? Ты никогда не задумывался о похищениях, шантаже, выкупе?
— Н-н-нет.
— Напрасно, напрасно, — покачал головой Багшо. — Ну, теперь ты вылез из-за забора вполне легально. И что же, старая карга уже нашла тебе работу?
Седрик помедлил — и тут же его живот болезненно сжался в ожидании нового удара.
— Да, сэр.
Глаза Багшо сузились еще больше, голова еще глубже ушла в скафандр. Он был почти не похож на человека — робот, приводимый в действие не аккумуляторами, а туго спрессованной яростью.
— Получил, значит, местечко в Институте? Нужно думать, ты очень хорошо учился.
Отец Седрика был разведчиком, а мать — врачом. Они погибли, исследуя для Института один из миров второго класса, так что их сыну предстояло, фигурально говоря, подхватить упавшее знамя. Однако этот довод как-то мало соответствовал моменту; Седрик благоразумно промолчал.
— Миллионы людей готовы собственноручно содрать с себя шкуру, узенькими полосками, за право устроиться в Институт. Я заработал это право собственным горбом — целый год вкалывал, как карла, по восемнадцать часов в сутки. Нас отобрали пятьдесят человек — из пяти тысяч.
Неживое, словно у кошмарного манекена, лицо налилось кровью; каждое свое слово Багшо подкреплял угрожающим, хотя и несильным, тычком бластера.
— Я был только сорок восьмым — несмотря на весь свой боевой опыт. И пост докторальную степень по выживанию в городских условиях. А ты только из скорлупы вылупился и — пожалуйста, все на блюдечке. А тут еще вдруг оказывается, что твоя бабушка — директор. Поразительное совпадение. И после всего этого… Разве после всего этого ты делаешь, что тебе сказано? Ничего подобного. Ты смываешься из питомника на день раньше и чешешь себе прямо в ту часть Сампа, где и духа-то твоего не должно быть. Почему, Седрик? Именно это мы с тобой и хотим сейчас выяснить.
Горло Седрика пересохло, во рту стоял омерзительный вкус.
— Я уже сказал вам, сэр.
— Нет, милок, ничего ты мне не сказал. Ты, конечно же, любимый внучек нашей старухи, но из этого совсем еще не следует, что тебя нельзя купить. Что тебя не купили.
Никакие слова Седрика не имели ровно никакого значения. Так что лучше было помолчать и подождать, пока станет ясно, чего же в действительности хочет этот громила. После нескольких секунд игры в гляделки ствол пополз вверх; Седрик вызывающе прищурился, словно не замечая циклопического глаза, уставившегося ему в лицо. Бластер исчез из виду и заскользил по голой, беззащитной груди вниз.
Седрик схватил холодную стальную трубу, но ничуть не замедлил ее неуклонного продвижения, с равным успехом можно было бы пытаться остановить руками грузовик. Ствол неумолимо опускался все ниже, он милосердно приподнялся, приблизившись к трусам Седрика, но тут же грубо воткнулся ему в пах и замер. Все еще цепляясь за орудие пытки, Седрик поднял глаза на багровое, жутко ухмыляющееся лицо. Багшо поджал толстые бескровные губы и поковырялся в ухе пальцем левой, свободной от оружия, перчатки. Не было никаких сомнений, кто тут полностью контролирует ситуацию и кто рискует своим здоровьем, а может — и жизнью.
Затем бластер начал двигаться в противоположном направлении, медленно и неудержимо.
— Можешь говорить по-хорошему, можешь — по-плохому, так или иначе, но говорить ты будешь. Господи, да он же мне там все раздавит!
— Я уже сказал, — взвизгнул Седрик, отчаянно цепляясь за толстый металлический цилиндр, безжалостно и неудержимо выдергивающий его из кровати.
— Нет, ты не сказал. С кем ты должен был встретиться?
— Откуда я знаю, что вы из Института?
— Ты все равно скажешь.
Седрик скрипнул зубами — его позвоночник плотно прижался к изголовью кровати; ствол бластера перестал двигаться, но положение оставалось безвыходным.
— Ты вспотел, мальчик. А скоро вспотеешь еще сильнее.
Седрик послал Багшо по весьма известному анатомическому адресу.
— А вот это уже полная глупость, — печально покачал головой Багшо. — Человек, находящийся в подобном положении, должен разговаривать вежливо. Просить, умолять, колоться, как орех. Но ни в коем, повторяю — ни в коем случае не говорить таких грубостей. Ладно, вставай.
Он отступил на шаг; Седрик, мертвой хваткой вцепившийся в бластер, чуть не упал с кровати.
— Вставай, герой!
Седрик опустил ноги на пол и встал, медленно и с большим трудом. Распрямляться было очень больно, но стоять, согнувшись пополам, не позволяла гордость. Он покачнулся, проморгал наполненные слезами глаза и с ненавистью уставился на своего мучителя.
Затянутый в черную кожу гориллоид был чуть пониже Седрика — и раза в четыре шире; шея у него все-таки имелась, просто эта шея была толще головы. Вертикальное положение ничуть не добавляло Седрику шансов на успех — даже без оружия Багшо мог измолоть его в мелкий фарш. К тому же в данный момент Седрику не совсем удавалось делать одновременно два трудных дела — дышать и стоять прямо. В полуприкрытых глазах Багшо светилась откровенная издевка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138