Палата в Бродмуре – и то лучше, чем это преступное безумие.
С равнины доносилось заунывное пение. Надо же, какая ирония! Последний раз, когда он видел Экзетера, если не считать сегодняшнего дня, тот тоже вел похоронную службу по жертвам Зэца. Теперь он хоронил свои жертвы.
На этот раз Джулиан на службе отсутствовал.
Служба был недолгой. Как только она завершилась, повсюду вокруг развалин храма вспыхнули костры, так что те овцеподобные твари пришлись как раз кстати к поминальному пиру. Неохотно признавшись себе в том, что его шатает от голода, Джулиан устало поднялся и отправился на поиски благотворительного обеда, но у ближайшего же костра его чуть не вырвало от запаха подгорелого мяса, и он не задерживаясь поплелся дальше. Пошатавшись бесцельно по толпе, он забрел в храм. Большой двор был теперь пуст. Тела из пруда исчезли, а в окне, в котором стоял Экзетер, виднелись одни звезды. Камни еще хранили тепло, но воздух остыл. Почему-то при лунном свете виртуальность ощущалась еще сильнее. Тогда торчавшие к небу зубья стен отбрасывали на песок бархатно-черные тени. От этого мурашки бежали по коже. Даже местные ощущали это и держались отсюда подальше.
Все, кроме одного. Увидев мерцающий в стороне огонек, Джулиан обнаружил еще один дворик, поменьше, а в нем одинокого человека, ничком лежавшего у маленького костра. Он был жив и в сознании, ибо одна нога его то и дело ковыряла пальцем песок, но головы и плеч за валуном видно не было. Заинтригованный, Джулиан бесшумно подошел поближе. То, что он принял за валун, оказалось на поверку мешком Домми – он понял это в ту же секунду, как только увидел знакомую рыжую шевелюру. Домми торопливо писал что-то, положив бумагу и доску для письма так близко к огню, что те не загорелись еще только чудом.
– Привет.
Его слуга вскрикнул от удивления, потом узнал Джулиана и блеснул зубами в приветственной улыбке.
– Тайка Каптаан! – Он повернулся и сел, скрестив ноги, прижимая к груди свои записи. – Я ужасно рад, что вы и Энтайка Ньютон не пострадали во время этого ужасного несчастья.
– А я рад за тебя. – Джулиану хотелось знать, что такого важного записывает Домми при свете костра, если это не может подождать до утра. – Думаю, утром мы отправимся обратно в Олимп.
Лицо Домми не изменилось, и одно это уже было ответом.
– Мы сделали то, зачем прибыли сюда, – добавил Джулиан.
– Да, Тайка.
Ох, черт!
– Насколько я понимаю, ты хочешь остаться?
Домми прикусил губу и кивнул.
Джулиан подошел ближе и сел, облокотившись на колени.
– Объясни мне. Вряд ли ты считаешь, что Тайке Экзетеру нужен слуга – все равно у него нет ничего, кроме его хламиды. Твоя жена вот-вот родит. Скажи мне, зачем тебе оставаться здесь?
– Это трудно описать словами. Тайка.
На этом разговор временно увял. Джулиан, как и любой другой пришелец, обладал иммунитетом к экзетеровой харизме – он ощущал ее, но понимал ее происхождение и мот противиться ее действию, чего не скажешь о туземцах. Объяснение того, как действует харизма или мана, того, что случилось сегодня в храме, не излечило бы Домми от действия чар – как ребенку никогда не объяснишь, что на деле кролик взялся вовсе не из рукава фокусника. Или Джулиану просто не хотелось терять чертовски хорошего слугу? Нет, он и правда искренне переживал за Домми и Айету. Дело Освободителя было обречено на провал с самого начала, а теперь на его черное сердце легло еще и проклятие чудовищного преступления.
– Но ты ведь понимаешь, что опасность еще не миновала?
Домми улыбнулся:
– Ну, солдат-то теперь можно не опасаться. Тайка! Дважды королева Эльванайф посылала своих воинов против Освободителя, и дважды терпели они неудачу. Какая армия дерзнет выступить теперь против него?
– Пожалуй, в этом ты прав. – Рассказы об отважных кавалеристах, рыдающих от раскаяния и копающих могилы для своих жертв, наверняка разбегутся по всем вейлам. Короли и местные правители могут, конечно, продолжать посылать убийц, но войска против крестового похода Экзетера уже не пошлют. – Что, пишешь письмо Айете?
Домми крепче прижал бумажки к груди.
– Так, Тайка, записываю кое-что.
– Извини. Не мое дело. Не буду тогда мешать тебе. Можем переговорить утром, когда мы с Энтайкой Ньютон решим, что делать дальше. – Джулиан начал подниматься.
Домми поднял на него глаза.
– Я записываю слова Освободителя, Тайка. Пока они свежи еще в памяти.
Джулиан снова сел. Евангелие от Св.Домми? С его-то грамматикой? Впрочем, Джулиан успел разглядеть достаточно, чтобы понять: Домми пишет не по-английски. Он использовал алфавит Вейлов, очень похожий на древнегреческий.
– На каком языке?
Вопрос вызвал у Домми удивление.
– На рэндорианском. Тайка. На том, на котором он говорил. Он открыл много нового о Неделимом, чего не говорилось в Истинном Учении.
Еще бы! Экзетер наверняка напридумывал много всякого и говорил он, обращаясь телепатически, а не по-рэндориански. Помимо всего прочего, он камня на камне не оставил от учения Службы касательно загробной жизни и сущности Пентатеона. Реформация Неделимого теперь расколота на две враждующие секты.
Был один вопрос, которого олимпийцы никогда не затрагивали в разговорах с Морковками. Нет пророка в своем отечестве, человек не может быть героем для своего слуги – за исключением, возможно, Эдварда Экзетера. Морковки знали, что апостолы всего лишь люди, религия – религией, а жизнь – жизнью. Однако теперь, повинуясь импульсу, Джулиан задал-таки запретный вопрос:
– Скажи, Домми, во что веришь ты сам? В какого бога или богов?
Веснушчатое лицо осветилось улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158