Я сразу почувствовала, что между нами возникла какая-то связь. Ведь мы с тобой, как сестры… У тебя будет ребенок… и у меня тоже. Я рада, что все так сложилось…
Я взяла ее за руку:
— О, Харриет, мы всегда должны помогать друг другу.
Эта новость, потрясшая поначалу всех домочадцев, быстро перестала быть предметом всеобщих толков. Нужно сказать, что Харриет держалась превосходно: складывалось такое впечатление, будто она совершила какой-то подвиг, а вовсе не поступок, которого следует стыдиться.
Слуги болтали между собой: она нашла себе любовника в замке Туррон. Она решила не выходить за него замуж. Такое случалось с девушками и раньше, но она имела возможность выйти замуж — и отказалась!
Разумеется, у Харриет все должно было происходить по-особому.
Настала прекрасная пора. Большую часть времени мы проводили вместе. Харриет смеялась над изменениями, которые происходили с нашими фигурами, и называла нас «объемистыми дамами». Она устраивала из этого комедию. Что бы ни происходило с Харриет, это всегда напоминало спектакль. А я вновь начинала чувствовать себя счастливой. Бывало, я часами не вспоминала об Эдвине, а ведь всего несколько недель назад мне трудно было поверить, что такое возможно.
Разговоры о детях занимали массу времени. Мадам Ламбар подолгу рассказывала о родах, которые ей доводилось принимать, и выражала удовлетворение по поводу нашего с Харриет состояния. Мысль о том, что в доме почти одновременно появятся два младенца, доставляла ей двойную радость, а то, что один из них родится не вполне в соответствии с принятыми обычаями, ее не смущало.
Лето подходило к концу.
Мне пришлось сообщить матери о том, что Харриет беременна. Она желала знать имя отца, и я написала, что это один из молодых людей, которые присутствовали на памятном приеме в Турроне. Он предложил ей вступить в брак, но она не испытывала к нему чувства любви и храбро решилась сама заботиться о своем ребенке.
Мама не стала ее осуждать и согласилась с тем, что мы должны позаботиться о будущей матери.
Лукас был несколько ошеломлен новостью, но полностью сохранил свою преданность Харриет. Я думаю, что он даже женился бы на ней, если бы только она согласилась. Что же касается малышей, их было трудно удивить. Ведь Харриет была такой умной, и если я ждала ребенка, то она, естественно, не могла отставать от меня.
Фенн объявил, что он может стать дважды дядей, если Харриет не будет возражать. Она крепко обняла его и пообещала назначить его дядей всех ее будущих детей. Фенн по секрету сказал Анджи, что, по его предположениям, у Харриет будет десять детей, и если все они одновременно заплачут, вот тут-то он и использует свои полномочия дяди, чтобы их развеселить. Главное, чтобы не пришлось ждать этого события слишком долго.
Счастливые это были дни, безмятежные. Пришло Рождество, а затем и Новый год. Настал январь.
Мадам Ламбар была наготове.
— Теперь уже недолго ждать, — бормотала она.
Характерно, что Харриет и здесь решила обогнать меня. Пятнадцатого января она родила здорового мальчика.
Я сидела возле ее кровати, ощущая ребенка внутри себя. Харриет лежала, откинувшись на подушки, мокрые волосы облепили ее лоб. Она выглядела победительницей, но несколько жалкой.
Мадам Ламбар принесла ребенка и показала его мне.
— Если бы я родила девочку, я назвала бы ее Арабеллой, — сказала Харриет, — а его я назову Ли. Видишь ли, я хочу, чтобы его имя как-то напоминало о тебе, а ты ведь теперь Арабелла Эверсли. У тебя нет никаких возражений?
— Конечно, нет. Это прекрасная идея и прекрасное имя. Ты должна гордиться своим маленьким Ли. А если у меня родится мальчик, знаешь, как я его назову?
— Эдвин, — сказала она. Я кивнула в ответ.
Через две недели у меня родился сын. Я сдержала слово: его нарекли Эдвином.
Странные это были дни, но счастливые. Всеобщее возбуждение нарастало. Надо признать, что я не могла проявлять такой же интерес к происходящим событиям, как другие люди, поскольку была полностью поглощена своими материнскими обязанностями.
Я была в восторге, когда брала ребенка на руки и он улыбался мне; его плач приводил меня в ужас. По десять раз на день я звала на помощь мадам Ламбар. Она только посмеивалась.
— Ах, мадам, вы страдаете страхом первого ребенка, — объяснила она. — С первым младенцем всегда так бывает. А как пойдут второй, третий, четвертый — там уж совсем другое дело.
Я уверенно сказала:
— У меня будет только один ребенок, мадам Ламбар. Я никогда больше не выйду замуж.
Почувствовав, что разговор приобретает нежелательный оборот, она захотела утешить меня и заявила, что юный месье Эдвин (она назвала его Эдвен) — самый здоровый и веселый ребенок из всех, кого она первой приветствовала на этом свете.
— Счастлив тот дом, — заявила она, — под крышей которого живут такие чудесные малыши, как месье Эдвин и Ли, хотя, следует признать, появление второго из упомянутых месье было несколько неожиданным.
Харриет великолепно передразнивала ее, и, признаюсь, мы вволю посмеялись в эти месяцы. Харриет, конечно, любила своего ребенка, но совсем не так, как я своего. Она им гордилась. Для нее было особым удовольствием отмечать, что он ведет себя лучше или растет быстрее, чем Эдвин. Она предпочитала гордиться им, чем любить его. Я объясняла это различием обстоятельств, при которых родились наши дети. Мне было любопытно, часто ли Харриет вспоминает Чарльза Конди.
Матильде Эверсли не терпелось увидеть своего внука, и, поскольку я пока не могла путешествовать, она сама приехала в Конгрив.
Услышав о ее предстоящем приезде, Харриет состроила гримасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122