Он казался ей демоном, который насмехается над ней и который притупил ее зрение и обоняние.
Он склонился над разделявшей их деревянной поверхностью стола.
– Не так ли, Катарина?
Внезапно он обхватил ее руки, сжимавшие наполненную порохом бутыль, так что ей не удавалось затянуть ремень.
– Да, – прошипела она, наклонившись к нему так низко, что ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от него. – Я намерена защищать Леве до последнего камня, если это потребуется.
Его глаза пристально смотрели в ее глаза, а рука скользила вверх по ее предплечью.
– И… – допытывался он.
– И? – Ей хотелось облизать внезапно пересохшие губы, но она не осмелилась. – Никаких и. Карабин и мушкет.
– Этого недостаточно, – возразил он. Его пальцы принялись теребить кружевной край ее ночной сорочки на груди. – Хотя оружие женщины может оказаться намного более эффективным, чем свинцовая пуля и… – Он погрузил руку в бочонок, достал горсть пороха и просыпал его сквозь пальцы, словно песок. – …Сера, селитра и древесный уголь.
Она отступила на шаг назад и взяла деревянный молоток.
– Меня не интересует мнение солдата.
Она положила круглую крышку на бочонок с порохом, забила ее и стала его поднимать.
– А следовало бы поинтересоваться.
Он подошел и, с легкостью выхватив бочонок из ее рук, поставил в ряд с другими, словно тот ничего не весил. Раздраженная, Катарина сжала ручку деревянного молотка.
– Мне не нужен солдат для того, чтобы сообщить, что оружие женщины – это любое оружие, которое оказалось у нее под рукой, – сказала она ему.
Его пальцы неожиданно сомкнулись вокруг ее запястья, он выхватил молоток и бросил его на землю.
– Нет, мадам, это не так. – Он притянул ее к себе, его свободная рука скользнула к ее волосам, губы прижались к нежной коже чуть ниже уха. – Это ее чувственное тело, загорающееся от поцелуев.
Катарина вырвалась, заставив свое тело покрыться сталью и не отвечать его влажным теплым губам. Чувственная дрожь пробежала по телу.
– Это не так эффективно, как ты считаешь.
– Возможно, не всегда, – пробормотал он, потом подошел к ней и провел кончиком пальца по ее подбородку. – Но бывают времена, когда такое оружие может стать опустошающим.
– А бывают времена, когда оно совершенно бесполезно, – ответила она, отстраняясь от его слишком теплого прикосновения. В погребе всегда было холодно, жар, распространяемый в воздухе, исходил от его тела. – Перестань. Я не хочу…
– Ты лжешь.
Она резко повернулась к нему.
– Разве? Что ты хочешь услышать от меня? Что ты нужен мне? Что я хочу лечь с тобой в постель? Вот это было бы ложью!
Он схватил ее за плечи.
– Правда?
– Да! – Она вцепилась пальцами в его сорочку. – Найди какую-нибудь другую, более любезную женщину, которая сможет охладить твой мужской пыл.
Она попыталась отстраниться, но он принялся гладить ее плечи и руки. Глаза его пристально вглядывались в ее лицо.
– Но, Катарина, – спросил он глубоким звучным голосом, – что, если мой мужской пыл не ищет «любезности»? – Его пальцы резко скользнули к ее шее и погрузились в волосы.
– Что, если мой мужской пыл не желает быть охлажденным? – он прикоснулся губами к ее скуле. – Что, если он горит желанием обладать тем, что мимолетно вкусил у реки?
Катарина изо всех сил пыталась уберечь себя от горячего прикосновения его губ к своему лицу. И не было свинцовой пули, которая смогла бы подстрелить в ней врага, так искусно пробужденного им. «Обманщик!» – безмолвно воскликнула она.
– Ничего ты не вкусил у реки, – прошептала она прерывающимся голосом. Тепло его груди стало проникать в ее полусогнутые пальцы.
Он поцеловал ее, нежно втянув ее нижнюю губу.
– Ничего, – хрипло согласился он. – Ничего, кроме огня, обжигающего плоть…
Она легонько укусила его за подбородок. Руки ее непроизвольно погрузились в его золотистые волосы. Он принялся целовать ее шею чуть ниже уха, вызывая у нее ощущение приятной разливающейся внутри теплоты.
Враг внутри ее разрастался все сильнее, овладевал кровью, клокотавшей в ней вместе с вдыхаемым воздухом. Это заставляло ее страстно желать того, чего она опасалась, ожидать завершения, которого не существовало.
Он стремительно, словно в кавалерийской атаке, захватил ее рот, его язык снова и снова неистово переплетался с ее языком. Она ответила на его наступление столь же бурной контратакой. Он опустил лиф с ее плеч, и от его прикосновения на ее коже остался огненный след. Ее пальцы разорвали завязки на его сорочке, и ногти впились ему в грудь. Тело его было крепким и горячим.
Он застонал от ее прикосновения, и этот звук пробудил воспоминания из глубины ее памяти. Воспоминания не о холодном одутловатом теле и животных стонах, но о горячих снах, заполнявших одинокие зимние ночи, когда золотистый мужчина, смотревший на нее с портрета, казалось, сходил с полотна и вторгался в ее беспокойные сны. Она провела влажным кончиком языка по напрягшейся мышце груди.
– Нет, – прошептала она, уткнувшись в его крепкую, словно высеченную из камня, грудь. – Это неправда. Мне снова снится сон…
– Да, о да, Катарина… – Он покрывал поцелуями ее лицо. – Мужчины видят во сне таких женщин, как ты. Сны… после битвы, когда кровь кипит. – Его руки медленно ласкали ее тело, словно хотели навсегда запечатлеть в памяти округлость ее груди, изгиб ее талии и бедер.
Горячее чувство затуманило ее разум. Она пылко ответила на его поцелуй. Желание, страстное желание горело в ее сердце.
– Нет, я проснусь, – сказала она, – я проснусь… и… я не хочу.
– Тогда спи, моя возбуждающая… соблазнительная… пленительная Катарина, – шептал Александр, целуя ее в подбородок и скользя к шее своими горячими влажными губами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110