Взгляд леди Маргарет устремился в прошлое и сквозь длинную анфиладу пыльных залов ее памяти вернулся к тем временам, когда старуха сама испытывала нечто подобное. И, охваченная воспоминаниями, она имела неосторожность ответить с излишней откровенностью:
— Да, получают. Когда женщина с тем мужчиной, какой ей нужен, ночные труды превращаются в волшебство, от которого плоть твоя тает, а кровь в жилах вскипает. Оно переносит тебя в чудесный мир сказочных снов и несказанных восторгов. Иногда от этого волшебства тебя переполняет наслаждение, а иногда на тебя нисходит мир и покой… — Старуха вздохнула и продолжила: — Вот цыгане знают толк в ночном волшебстве. — На морщинистом лице старухи появилось выражение, и радостное, и печальное одновременно. — У твоего дедушки тоже были волшебные руки…
— Но, бабушка, дедушка ведь не был цыганом. Он был французом. — Чарити, наблюдавшая за лицом бабушки, озаренным воспоминаниями, словно увидела всю ее жизнь в кратком изложении: норовистая девушка, любящая жена, мать и вот теперь бабушка.
— Да. Верно, но, очевидно, некоторым французам это тоже дано. Если у мужчины есть этот дар, то ему довольно прикоснуться к женщине, и он сразу понимает, что именно она при этом чувствует и как воплотить ее потаеннейшие… — Испуганное выражение появилось на лице старухи, когда она сообразила, куда завела ее просветительская лекция, затеянная с целью предостеречь внучку. Ужаснувшись, старуха выпрямилась и снова превратилась в Бабушку с большой буквы. — Я послала за Гэром и Перси, и как только они явятся, то сразу и возьмут на себя все хлопоты по уходу за его сиятельством, так что тебе вообще незачем будет входить в его комнату. А до тех пор будь любезна оставлять дверь его комнаты открытой всякий раз, когда бываешь там, и держись подальше от его… — Старуха уже готова была сказать «рук», но, увидев, какое лицо у Чарити, потрясенной неожиданным открытием, прикусила язык. Кажется, она нечаянно открыла для внучки целый новый мир, полный интереснейших возможностей.
Так оно и было. Ибо Чарити, сидя на ларе и прижимая к груди пыльные занавеси, вспоминала о том, как жарко ей становилось всякий раз, когда мускулистая рука Рейна Остина дотрагивалась до нее.
— Бабушка, как ты думаешь, а не течет ли в жилах его сиятельства цыганская кровь?
— Ни одной капли! — Леди Маргарет даже передернуло от того, какое направление приняли мысли внучки. Старуха вскочила с лавки, выхватила у Чарити занавеси, подхватила с кровати остальные и ринулась к дверям. Чарити, не заметившая бабушкиного раздражения, тоже поднялась на ноги.
— Но он такой смуглый, темноволосый. По-моему, он отчасти цыган…
— Этот грубиян скорее отчасти дикий зверь. — Старуха обернулась и поспешно произвела тайные знаки руками, дабы охранить и защитить. — И умеет только одно: натворить под покровом ночи бед.
Лежа один-одинешенек в залитой солнцем спальне, Рейн Остин все утро рассматривал пожелтевшие стены и выцветшие занавеси кровати и размышлял о делах своего торгового предприятия и о разочарованных клиентах, а также высчитывал, сколько невест он упустит, пока будет заживать его рана. Убытки за время его отсутствия могли стать огромными, ибо в такой торговле, как его, многое зависело от его личной напористости. Довольно унылая пища для ума, но он готов был думать о чем угодно, лишь бы отвлечься от мыслей о странном доме, в котором он оказался, и людях, которые приютили его.
Особенно ему не хотелось думать о ней, о ее белокурых волосах, нежных, медового цвета глазах и дивном цвете лица. Боже, какая же у нее была великолепная кожа, такая нежная, прозрачная… совсем как флорентийский мрамор…
Проведя много лет в тропиках и загорев там до черноты, он находил необыкновенно эротичным контраст между бледной женской кожей и своей смуглой. И не успел он вздохнуть, как в его воображении уже встали ее белые, как сливки, плечи, на которые падали локоны золотых волос, и вдруг представилось, как его руки высвобождают ее белые груди из сурового плена простого черного платья. Темное на светлом, его загорелые руки, лежащие на этих бледных округлостях…
Желание побежало в крови, сгустилось в паху, он даже не сразу распознал это ноющее чувство среди множества болей, терзавших нижнюю часть его тела. То, как быстро он возбудился, просто напугало его, тем более что он и в мыслях не имел ничего подобного.
В этот момент дверь отворилась, и Рейн, злой и красный от смущения, юркнул под простыню. Вошедший оказался всего-навсего престарелым дворецким.
Войдя, старый Мелвин извлек из кармана молоток и гвозди и на глазах у изумленного Рейна прибил над дверью подкову. Покончив с этим, старик взял вторую подкову и прибил ее рядом. Сердитый вопль Рейна заставил дворецкого прерваться.
— Это что еще за новая дурь, черт возьми?
Старый Мелвин, не сходя со стула, осторожно обернулся к нему.
— Это подковы… они на счастье. Миледи без подков шагу не ступит. — Старик бесцеремонно взмахнул рукой с молотком и вернулся к своей работе. — У нас подковы повсюду.
Когда старик закончил колотить, Рейн отнял ладони от ушей и раскрыл зажмуренные глаза.
— Как? Всего-навсего три? — ворчливо бросил Рейн, когда старик проходил мимо. Мелвин приостановился.
— Нечетные числа приносят удачу, — пояснил он, озадаченный тем, что Рейну неизвестны такие элементарные вещи. — «Три» — число хорошее. «Пять» тоже нечетное, но это такое число, что может взять да против тебя же и обернуться. Дальше идет «семь». Вот «семь» — оно и вправду число счастливое. Вам желательно, чтобы было «семь» вместо «трех»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130