Поэтому он решил попытаться самостоятельно сделать то, чего еще не успело сделать английское правительство, потому что Молеон быстро исполнил свою миссию, а бретонцы с таким же воодушевлением спешили освободить своего героя.
Вот почему управляющий, вместо того чтобы отдать смотрителю приказ пропустить де Л аваля, как ему повелел принц Уэльский, пришел побеседовать с коннетаблем.
– Теперь вы свободны, господин коннетабль, – сказал он, – а потерять вас будет для нас истинным горем.
Дюгеклен улыбнулся.
– Почему же? – спросил он, насмешливо гладя на управляющего.
– Потому что, мессир Бертран, для простого рыцаря, вроде меня, величайшая честь – охранять столь могучего воина, как вы.
– Полно! – воскликнул коннетабль с присущей ему жизнерадостностью. – Я из тех людей, что в итоге сражений вечно попадают в плен. Я непременно снова стану пленником принца, и тогда вы опять будете сторожить меня, ибо, клянусь вам, охраняете вы надежно.
– Мне остается одно утешение, – вздохнул управляющий.
– Какое?
– У меня под стражей тысяча двести ваших товарищей, пленных бретонцев… С ними я и буду вспоминать вас.
Дюгеклен почувствовал, что радость покидает его при мысли об остающихся в плену друзьях, тогда как он, избавившись от рабства, вновь увидит солнце родины.
– Эти достойные воины будут огорчены вашим отъездом, – прибавил управляющий, – но я, благодаря моей доброй службе, скрашу им тоску плена.
Бертран снова вздохнул и на сей раз принялся молчаливо расхаживать взад-вперед по каменным плитам пола.
– Вот оно – прекрасное преимущество гениальности и достоинства! – продолжал управляющий. – Благодаря своим заслугам один человек стоит тысячи двухсот.
– Как это понимать? – спросил Бертран.
– Я хочу сказать мессир, что суммы, привезенной сиром де Лавалем за ваше освобождение, хватит на то, чтобы выкупить тысячу двести ваших товарищей.
– Истинная правда! – пробормотал коннетабль, еще глубже задумавшись и помрачнев.
– Впервые я воочию вижу человека, который может стоить целой армии, – разглагольствовал англичанин. – Ведь ваши тысяча двести бретонцев, сеньор коннетабль, настоящая армия, и они самостоятельно могут вести кампанию. Клянусь святым Георгием, мессир, будь я на вашем месте и имей столько денег, я вышел бы отсюда только как прославленный полководец во главе своих тысячи двухсот солдат.
«Этот славный человек указывает, в чем мой долг, – думал Дюгеклен. – В самом деле, несправедливо, чтобы один человек, созданный, подобно другим людям, из плоти и костей, обходился своей стране столь же дорого, как тысяча двести храбрых и честных христиан».
Комендант внимательно наблюдал, как действуют на коннетабля его намеки.
– Так! – вдруг воскликнул Бертран. – Вы полагаете, что выкуп за бретонцев не превысит семидесяти тысяч флоринов?
– Я уверен в этом, сеньор коннетабль.
– И что принц, получив эти деньги, освободит их?
– Не торгуясь…
– Вы ручаетесь?
– Ручаюсь моей честью и моей жизнью, – ответил управляющий, дрожа от радости.
– Прекрасно, я прошу вас впустить сюда сира де Л аваля, моего соотечественника и друга. Прикажите также моему писцу подняться сюда со всем необходимым, чтобы по форме составить расписку.
Управляющий не терял времени; он был так рад, что забыл о полученном приказе – допускать к пленнику только англичан и наваррцев, его смертельных врагов.
Он передал удивленному тюремщику приказ Бертрана и побежал сообщить обо всем принцу Уэльскому.

IX. Выкуп

Бордо шумел и волновался из-за приезда сира де Лаваля с четырьмя груженными золотом мулами и пятью десятками вооруженных всадников, несущих знамена Франции и Бретани. Значительная толпа следовала за внушительным отрядом, и на лицах можно было прочесть то тревогу и досаду, если это был англичанин, то радость и ликование, если это был гасконец или француз.
Сир де Лаваль на ходу принимал поздравления одних и глухие проклятия других. Но держался он спокойно и невозмутимо; с открытым забралом ехал во главе отряда, вслед за трубачами, положив левую руку на рукоятку кинжала, а в правой держа поводья крепкого черного коня; рассекая волны любопытствующей толпы, не ускорял и не замедлял, несмотря на все препятствия, ход своего коня.
Он подъехал к замку, где содержался Дюгеклен, спешился, отдал коня оруженосцам и приказал погонщикам снять четыре сундука с деньгами.
Пока погонщики сгружали эти четыре тяжелые ноши, а зеваки алчно глазели на отряд, какой-то рыцарь с закрытым забралом – цвета его были неизвестны, девиза у него не было – подошел к сиру де Лавалю и обратился к нему на чистом французском языке.
– Мессир, сейчас вы будете иметь счастье увидеть знаменитого пленника и еще большее счастье освободить его, ибо вы уведете его в окружении ваших храбрых солдат, а мне, одному из добрых друзей коннетабля, наверное, не представится возможность сказать ему несколько слов. Не соблаговолите ли вы взять меня с собой в замок?
– Господин рыцарь, ваш голос приятно ласкает мой слух, вы же говорите на языке моей родины, – ответил сир де Лаваль, – но я не знаю вас, и если меня спросят, как вас зовут, мне предстоит солгать…
– Вы ответите, что я бастард де Молеон, – сказал незнакомец.
– Но вы не бастард де Молеон, – возразил де Лаваль. – Сир де Молеон покинул нас, спеша в Испанию.
– Я пришел от него, мессир, не отказывайте мне, я должен сказать коннетаблю одно слово, всего одно…
– Тогда скажите это слово мне, я передам его коннетаблю.
– Я могу сказать его только коннетаблю, и он поймет меня лишь тогда, когда я открою свое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202