Удалось задержать китайца, который со свойственными его соотечественникам трусостью и слабостью сделал признания, как говорили, чрезвычайно важные; но малаец и яванский принц держались: один – на море, другой – в горах, и, пока их не арестуют, можно было опасаться, что они осуществят свои планы восстания.
Какими бы интересными ни были эти новости, г-жа ван ден Беек слушала их с некоторым нетерпением.
– Но Эусеб! Есть ли у вас известия о моем муже? – спросила молодая женщина, как только нотариус произнес проклятие как заключительную часть своего рассказа.
Метр Маес подмигнул своей клиентке в сторону негритянок, оставшихся в комнате, и Эстер поспешно их отослала.
– Сударыня! – взорвался нотариус, как только скрылась последняя из этих женщин. – Сударыня, мне тяжко оскорблять память о человеке, который принес большие деньги моей конторе; при исполнении моих обязанностей я не позволил бы себе подобных высказываний; но эта одежда свободы и откровенности дает мне право объявить вам: ваш дядя Базилиус был страшным негодяем.
– Сжальтесь, господин Маес, расскажите мне о Эусебе!
– Отъявленным негодяем, сударыня, я не отступлюсь от своих слов; нельзя обогатить человека для того, чтобы обобрать его. Наконец, сударыня, – продолжал метр Маес, который начал запутываться в своей фразе, – одним словом, я оправдываю вашего мужа: на его месте, в его положении, я, королевский нотариус, сам, быть может, оказался бы не разумнее его.
– Правду сказать, господин Маес, я не понимаю, о чем вы говорите.
– Дьявольщина! – ответил нотариус, на чьем лице все сильнее проявлялось смущение. – Дело в том, что я боюсь… я опасаюсь… мне кажется… требуется вся деликатность нотариуса, чтобы сделать такое сообщение даме… Конечно, госпожа ван ден Беек, – прибавил он, вскочив с места, – завтра вы придете в мою контору, и мой белый галстук вдохновит меня.
– О сударь! – молодая женщина умоляюще протянула к нему руки, – уже две недели я страдаю, две недели ожидаю слова надежды. Вы не можете наказать меня еще одной мучительной ночью.
Метр Маес вновь сел и стал играть концами платка из Мадраса, повязанного в виде юношеского галстука; он громко откашлялся, закрыл свои большие глаза, словно хотел избавить себя от созерцания того зрелища, что вызовет его сообщение; затем важным голосом произнес:
– Речь идет о приписке в завещании, сударыня.
– О приписке в завещании?
– Увы, да! О приписке, – подтвердил нотариус, голос которого заимствовал у произносимых им слов все более мрачные оттенки. – Однажды я позволил и помог господину ван ден Бееку скрыть от вас первую брешь в вашем состоянии; теперь, несмотря на все исповедуемые мной чувства товарищества, это невозможно, поскольку речь идет о шестистах тысячах флоринов, добавившихся к уже утраченным другим шестистам тысячам.
– Ну что ж, господин Маес, – ответила Эстер, чьи переживания больше выражались в страдальческом выражении ее лица, чем в тоне голоса, оставшегося твердым, – надо платить.
– Платить! – нотариус даже подскочил в кресле. – Ах, сударыня! Позвольте мне выразить восхищение вашей снисходительностью и вашим смирением. Дай Бог, чтобы пример такого проявления двух этих добродетелей пошел на пользу достойной госпоже Маес… Платить!.. Но позвольте заметить, сударыня, вы немного поспешили. Когда я отдал шестьсот тысяч флоринов этой девице, недостойной зваться фризкой, от имени и по поручению которой их потребовали у меня, я имел разрешение вашего мужа; на этот раз я видел некое подобие капитана судна, но он был похож на пирата больше, чем на кого-либо другого. Он объявил мне, что осуществилось второе предусмотренное припиской в завещании предположение, и в доказательство своих слов принес вот это серебряное кольцо, на котором действительно стоят имена вашего мужа и ваше, но которое, по-моему, не является документом.
С этими словами метр Маес достал из жилетного кармана маленькое серебряное колечко и протянул его Эстер.
Та взяла его из рук нотариуса и стала внимательно рассматривать.
Это было то самое кольцо, что она дала Эусебу во время их помолвки, скромный залог, одновременно напомнивший несчастной женщине, как они были тогда бедны и как любили друг друга.
Она сама носила на пальце такое же кольцо.
Эстер поднесла то, которое протянул ей нотариус, к губам, и две большие слезы тихо покатились по ее щекам.
Метр Маес шумно высморкался; им начинала овладевать растроганность, так же мало сочетавшаяся с его привычками весельчака, как и с достоинством законника.
– Собственно говоря, – произнес он тоном убежденного моралиста, – чтобы вернуться к занимающему нас предмету, я скажу вам, сударыня, что вы напрасно придаете такое значение видимости; возможно, нас пытаются одурачить; возможно, ваш муж так же невинен, как ваш покорный слуга.
– Надо заплатить, – тоном высшего смирения произнесла Эстер. – Я солгала бы, если бы стала уверять вас, что то, о чем вы сейчас мне сообщили, не внесло смятения в мою душу; но можете поверить мне, господин Маес: потеря этой части наследства моего дяди Базилиуса не внушает мне ни малейших сожалений; я с радостью откажусь от нее, если буду знать, что это принесет счастье и покой моему дорогому Эусебу. Повторяю вам: вы выплатите эту сумму тому, кто ее требует; но я оставлю себе это кольцо.
– Прежде чем решать, я на вашем месте, сударыня, подождал бы встречи с господином ван ден Бееком.
– Увидеть Эусеба! Значит, это возможно! – воскликнула Эстер, перейдя от тихой скорби к крайнему возбуждению. – Так меня не обманули, он жив?
– Черт возьми!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117