Наконец порывистое дуновение ветра пронеслось по снастям и заставило трепетать наш единственный парус, остававшийся на корабле вместе с кливером.
«Взять два рифа!» — скомандовал рулевой экипажу.
В ту же минуту капитан подошел к нам и сказал, обращаясь преимущественно к Марии:
«Синьора, и вы, синьоры, я не вправе давать вам советы, но мне кажется, будет лучше, если вы удалитесь в каюту».
«Нам грозит какая-нибудь опасность?» — спросила Мария достаточно спокойным голосом.
«Нет, но мы ожидаем шквала, а это значит, что будет дождь и ветер, поэтому вы не можете оставаться на палубе. Если же вы останетесь, то через несколько секунд продрогнете до костей. К тому же, находясь на палубе, вы будете мешать нам работать со снастями».
Мне были знакомы рекомендации подобного рода. Повернувшись к Марии, я спросил:
«Вы слышите, сударыня? И не будете ли вы столь любезны предоставить нам убежище на эту ночь?»
«Не сомневайтесь, — ответила она, — по крайней мере, я на это надеюсь».
В эту минуту на сперонару обрушился такой сильный порыв ветра, что она наклонилась набок, задев реей воду.
И тут же вспышка молнии, ярко осветившая все вокруг, словно днем, расколола небо.
«Идемте, идемте, — позвал я Марию, — капитан прав, мы мешаем работать со снастями».
До нас донесся голос Нунцио:
«Tutto a basso!» note 4 — кричал он.
Матросы кинулись к парусу, который согнул рею как тростинку.
Я заставил Марию войти в каюту, подтолкнул вслед за ней Фердинана, а потом вошел сам.
Едва занавеси закрылись за мной, как раздался страшный удар грома и судно так толкнуло, что Мария, вскрикнув, упала на свой матрас. Мы с Фердинаном устояли на ногах, только схватившись друг за друга.
IX
Это было первое предупреждение надвигающегося шторма: как благородный враг дает своему противнику время, чтобы тот собрал силы против него, так и нам, казалось, дали несколько минут передышки.
Вокруг царили мрак, молчание и, я бы даже сказал, покой.
Мы с Фердинаном воспользовались затишьем, чтобы сесть на матрас, расстеленный напротив того места, где лежала Мария.
Нас освещал дрожащий свет лампы, которая висела под потолком.
Мария разглядывала по очереди нас, будто бы спрашивая себя, к кому в случае опасности она может обратиться за помощью.
Фердинан был небольшого роста, худой и бледный. Его хрупкое телосложение вряд ли могло бы обеспечить помощь в случае катастрофы. В противоположность ему, я был крепко сложенным, рослым, не подверженным никаким недомоганиям даже в трудные времена. Мой вид, справедливо или нет, внушал спокойствие и силу, вызывал доверие и укреплял надежду.
В итоге взгляд Марии остановился на мне, и он ясно говорил: «Вы знаете, что именно на вас я рассчитываю!»
Признаюсь, мне польстило это предпочтение, которое почему-то не вызвало у Фердинана ревности.
Но Фердинану было вовсе не до ревности! У него началась морская болезнь.
Я понял, что его неподвижность и бледность вызваны вовсе не страхом. Мне слишком часто приходилось видеть, как развиваются симптомы этого ужасного недомогания, и я ни минуты не сомневался в своем открытии.
«Вам плохо?» — спросил я Фердинана.
Он подтвердил это кивком.
В таком положении все затруднительно: даже односложное слово сказать — и то тяжело.
«Какой бы ни была погода, — сказал я ему, — если у вас морская болезнь, вам лучше находиться снаружи».
«Вообще-то, — отозвался он, — я угорел от запаха лампы».
Невероятно, как в подобных обстоятельствах обостряется обоняние: скорее всего оно усиливается за счет ослабления других четырех чувств. Запаха, который, по словам барона, невозможно было переносить, я даже не почувствовал.
Фердинан собрал все свои силы, чтобы произнести эту фразу. Он схватил меня за руку. Я встал на ноги и, поднимаясь, увлек его за собой. Судно наше так качало, что мы два или три раза чуть не упали, прежде чем достигли выхода. Наконец, цепляясь за занавески, мне удалось, все еще спотыкаясь, ухватиться за трос.
Капитан, видя, как неуверенно мы вышли, понял, что с нами неблагополучно, и поспешил к нам на помощь.
Фердинан повис у него на шее.
Говорят, что утопающий цепляется и за раскаленный прут. У человека с морской болезнью упорство совсем другого рода.
«О капитан, — взмолился Фердинан, оставив меня, чтобы ухватиться за хозяина судна, — отведите меня, пожалуйста, на другой конец корабля».
Было очевидно, что не только в том положении, в каком он находился, но и в более сложном, в котором ему предстояло очутиться, он предпочитал оказаться подальше от Марии.
Его просьба была исполнена. Достаточно твердой походкой, на какую он был способен при такой качке, капитан проводил Фердинана. И я видел, как тот, продвигаясь в темноте, опирался не только на плечо капитана, но и на все, что попадалось по дороге, — на людей, снасти, тросы.
Исходя из своего богатого жизненного опыта, я мог предположить, что Фердинану понадобится два-три часа или чуть меньше, чтобы уладить все свои дела на носовой части судна.
Я не мог оставить Марию одну, так как шторм все усиливался и ей могла понадобиться моя помощь, да и морская болезнь заразительнее чумы…
Я вернулся в каюту. Мария вовсе не выглядела бодрой, но она не испытывала ни малейших признаков недомогания, ведь это было ее пятое или шестое морское путешествие, и у нее уже появилась выносливость.
Она посмотрела на меня с удовольствием, которое и не пыталась скрывать.
«Ах, а я боялась, что вы не вернетесь», — сказала она.
«А вы что, слышали крик: „Человек за бортом“?»
«Нет, хотя я слушала очень внимательно».
«Ну, тогда вы могли быть вполне уверены, что увидите меня вновь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49