Неужели Родольф Алостский в самом деле услышал ее мольбы? Неужели чудесный защитник собирается вступиться за нее и повторить чудо, какое по Божьей воле он сотворил ради принцессы Беатрисы?
Как бы то ни было, среди всеобщего изумления лодка подходила все ближе к замку. Вот она пристала к берегу в том самом месте, где двести пятьдесят лет назад высадился граф Родольф Алостский. Неизвестный рыцарь выпрыгнул на берег, свел с лодки коня, вскочил в седло и, оставив оруженосца на борту, почтительно поклонился князю Адольфу и принцессе Елене, а затем направился прямо к палатке графа фон Равенштейна. Подъехав к ней, рыцарь ударил острием копья в висевший при входе щит — то был знак вызова на беспощадный, смертный бой. Из палатки тут же появился оруженосец графа фон Равенштейна и осмотрел вооружение незнакомца. В руках рыцаря было копье, на боку висел меч, а к луке седла был подвешен боевой топор; кроме того, на груди у рыцаря виднелся небольшой кинжал, который в те времена называли кинжалом жизни и смерти. Осмотрев вооружение будущего противника своего хозяина, оруженосец вновь удалился в палатку. А неизвестный рыцарь, вновь поклонившись тем, кому он пришел на выручку, отъехал на некоторое расстояние и замер шагах в ста от палатки, ожидая появления своего противника.
Ожидание его было недолгим: граф с самого утра облачился в доспехи, и, чтобы выехать на ристалище, ему оставалось лишь надеть шлем. Вскоре он уже появился из-за полога палатки. Ему подвели коня, и он так стремительно вскочил в седло, что сразу стало ясно: он желает немедленно сразиться со столь внезапно явившимся рыцарем Серебряного Лебедя. Но, как граф ни рвался в бой, прежде всего он внимательно оглядел своего противника, стараясь по какому-нибудь геральдическому знаку определить, с кем свела его судьба. На шлеме незнакомца не было никаких знаков отличия, кроме маленькой золотой короны, зубчики которой были выточены в форме виноградных листьев, — это означало, что человек этот князь или сын князя.
Все стихло. Противники готовились вступить в бой, а зрители воспользовались этим кратким мгновением, чтобы рассмотреть их обоих.
Граф фон Равенштейн был в ту пору в самом расцвете сил, ему было лет тридцать — тридцать пять. Он прочно восседал на боевом коне, являя собой образец материальной силы. Казалось, легче выкорчевать дуб, нежели выбить его из седла, и потребуется недюжинный дровосек, чтобы справиться с подобной задачей.
Напротив, неизвестный рыцарь, судя по изяществу его движений, едва вышел из юношеского возраста. Доспехи его были прекрасно пригнаны и защищали все тело, но казались при этом упругими, словно змеиная кожа: под гибкой сталью так и чувствовалось кипение юношеской крови. И, как бы ни повернулось дело, было ясно, что по натуре своей и атаковать и защищаться незнакомец будет совсем иначе, чем граф фон Равенштейн, его грозный противник.
Вновь запела труба графского герольда, ей отозвался боевой рог неизвестного рыцаря, и князь Адольф Клевский, подобно арбитру наблюдавший с балкона за приготовлениями к поединку, словно вернувшись во времена своей молодости, громовым голосом вскричал:
— Сходитесь!
В ту же секунду соперники бросились друг на друга и сшиблись как раз посредине импровизированного ристалища. Копье графа, скользнув по наручному щиту незнакомца, переломилось о щиток, прикрывавший тому грудь, между тем как копье его неведомого соперника, ударив в гребень графского шлема, разорвало крепившие его под подбородком ремни и сбило шлем с головы незадачливого претендента на руку Елены. Граф оказался безоружным, с непокрытой головой. По лицу его стекали капли крови: как видно, копье, сорвав с него шлем, рассекло ему голову.
Рыцарь Серебряного Лебедя остановился, давая графу время надеть другой шлем и взять новое копье, показывая тем самым, что он не стремится воспользоваться первым же преимуществом и готов продолжить бой с равными шансами.
Граф вполне оценил такую любезность, но чуть помедлил, прежде чем принять ее. Однако неизвестный защитник Елены показал себя серьезным противником, и потому Равенштейн отбросил бесполезный обломок копья, взял новый шлем из рук оруженосца и, оттолкнув протянутое ему новое копье, выхватил меч, давая понять, что предпочитает продолжить бой этим оружием. Незнакомец тут же последовал его примеру — отбросил копье и, выхватив меч, салютовал в знак готовности драться этим оружием, коли такова воля графа. Вновь запели трубы, и вновь противники бросились навстречу друг другу.
С самых первых ударов зрители поняли, что они не заблуждались в своих предположениях: граф делал ставку на свою необыкновенную силу, а противник его — на ловкость и мастерство. И, соответственно, один рубил сплеча, тогда как другой колол острием: граф фон Равенштейн стремился разрубить доспехи незнакомца, а тот пытался пронзить графа своим мечом.



То был страшный бой. Ухватив меч обеими руками, граф фон Равенштейн рубил своего противника точно дровосек, и при каждом его ударе от доспехов незнакомца отлетали куски железа — вот уже совсем исчез серебряный лебедь, стальной щит юного рыцаря все уменьшался в размерах с каждым ударом графа, золотая корона была разбита; в свою очередь рыцарь Серебряного Лебедя колол и колол графа в незащищенные места, стремясь поразить его в самое сердце. Обагряя доспехи Равенштейна, из-под нагрудника его и наплечников сочились алые капли крови, совершенно очевидно говорившие о том, что меч соперника проник во все уязвимые места. А если так, то исход боя становился лишь вопросом времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40