некоторое время он смотрел на Алена с сочувствием и в то же время с досадой; прежде чем уйти, он еще раз повторил юнге свои наставления.
В последующие четыре дня казалось, что состояние больного ухудшается.
Он по-прежнему бредил: вспоминал отца, Ланго и Лизу, причем звал Лизу с такой страстью, что бедный мальчик промолвил со слезами:
— Надо попросить боцмана Энена пригласить эту госпожу Лизу, которую господин Ален так громко зовет. Может быть, когда он ее увидит, то немного успокоится.
Между тем мальчик продолжал ухаживать за больным с усердием, поразительным для ребенка его возраста.
Казалось, он понимал, чем обязан Алену, и был безгранично ему благодарен.
Несмотря на то что Энен недолюбливал юнг, ему пришлось признать, что этот юнга, в отличие от других, на что-то годен.
Впрочем, старый моряк решил не отступать от своих правил, показывая Жану Мари, что он им доволен, и лишь пригрозил мальчику наградить его тумаками, если тот не ляжет спать, пока он, боцман, будет нести вместо него вахту у постели больного. (До этого времени ребенок отказывался от всякого отдыха.)
Наконец, молодость и сила Алена в сочетании с хорошим уходом одержали верх над недугом.
Мало-помалу горячка прекратилась, и вместе с ней исчезли всякие тревожные симптомы.
Вдова уже давно не видела сына и тяжело переносила разлуку с ним.
Кроме того, она беспокоилась за Алена, к которому относилась с благоговением; поэтому женщина решила нарушить строгий запрет своего дяди и отправиться в Шалаш.

XII. МЫСЛЬ, ОСЕНИВШАЯ БОЦМАНА ЖАКА

Итак, ночью вдова бесшумно встала, оделась на ощупь, спустилась босиком вниз и сумела без скрипа открыть входную дверь.
Выйдя на улицу, женщина поспешила к хижине Алена.
Около полуночи она постучалась в ее дверь.
Собака глухо заворчала, услышав, что кто-то подошел к дому.
Жан Мари осторожно потянул за щеколду, ожидая увидеть неприветливую физиономию боцмана Энена, но вместо этого оказался в объятиях матери.
Мать и сын были несказанно счастливы видеть друг друга. Жанна Мари опустилась на камни очага и посадила мальчика к себе на колени.
Затем они стали переговариваться шепотом, перемежая слова поцелуями.
— Ты хоть хорошо заботился о господине Алене? — спрашивала мать.
— Еще бы! — отвечал Жан Мари. — Мне казалось, будто я вижу твои страдания, бедная матушка! Когда я болел, ты показала мне, как надо ухаживать за теми, кого любишь.
Ален спал так чутко, что он услышал, как перешептываются мать с сыном. Он с трудом повернулся в сторону камина, увидел женский силуэт и, все еще продолжая бредить, пробормотал:
— Это вы, Луизон?
— Нет, — отозвался Жан Мари, — это вовсе не хозяйка Энен, а моя матушка, господин Монпле; матушка пришла вас навестить и очень рада видеть, что вы поправляетесь.
Жанна Мари и ее сын подошли к постели больного.
Мальчик снял с крюка железную лампу, висевшую над очагом; он держал ее таким образом, что свет падал на лицо вдовы: ребенок, очевидно, хотел, чтобы милые черты его любимой матушки были видны охотнику во всех подробностях.
Ален приподнялся на своем ложе и пристально посмотрел на женщину.
Жанна Мари была невысокая, тонкая и хрупкая. Ее внешность не поражала с первого взгляда, как красота мадемуазель Жусслен, но, посмотрев на нее более внимательно, нельзя было не заметить, что у нее безупречно правильные черты лица и прелестная изящная фигура.
Это неожиданное появление женщины произвело на Алена сильное впечатление.
Когда молодой человек увидел ее ясный взгляд, излучавший целомудренную и в то же время страстную нежность, свойственную благородным душам, он почувствовал, что его сердце начинает оттаивать, и ему показалось, будто к его изголовью спустился добрый ангел.
Охотник с улыбкой протянул вдове руку.
При мысли о том, что эта исхудавшая от недуга и пылающая жаром рука вернула ей сына, Жанна Мари живо схватила ее и запечатлела на ней поцелуй.
Бедная вдова вложила в этот чистый, исполненный благодарности поцелуй весь жар своей души.
Эта недолгая сцена утомила охотника и в то же время принесла ему облегчение.
Он забылся уже более спокойным сном, а женщина с мальчиком вернулись на прежнее место у камина.
Около двух часов ночи боцман Энен, покинув свой рыбацкий баркас, зашел в Шалаш, чтобы справиться о здоровье Алена.
Он очень удивился, застав в доме Жанну Мари.
Затем вдруг, без видимых причин, это удивление сменилось удовлетворением, которое старый моряк выразил столь бурно, что женщина испугалась, как бы он не разбудил больного.
Она спросила у Энена, чем вызвана его внезапная радость.
— Причиной тому одна мысль, которая пришла мне в голову, — с громким смехом отвечал боцман. — Когда мы выйдем на улицу, я о ней расскажу. Кстати, вам уже пора возвращаться на борт, и я вас провожу.
Действительно, было уже три часа ночи.
От Шалаша до Мези было не меньше часа ходьбы, и Ланго мог заметить отсутствие племянницы.
Поэтому благоразумнее было уже вернуться в деревню.
Жанна Мари взяла свою накидку, поцеловала сына и, с благоговением взглянув на крепко спящего Алена, молча последовала за боцманом Жаком Эненом.
Когда они дошли до середины болота, Жак Энен заметил какую-то кочку и остановился.
— Присядь, Жанна Мари, я поделюсь с тобой той мыслью, что пришла мне в голову. Время сейчас не совсем подходящее, но такие старые крокодилы, как я, все делают некстати.
Жанна Мари опустилась на кочку, вся дрожа, ибо она не знала, что пришло в голову Жаку Энену.
— Послушайте, молодушка, что это вы так дрожите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71