Молодые люди, подгоняемые временем, позавтракали. Прозвонило половина десятого, а Мадлена все не было.
Анри, побуждаемый беспокойством, которое росло с каждой минутой, предложил дону Луису отправиться на поиски крестного.
Но в тот миг, когда они выходили из кухни, с высоты трех ступенек, господствовавших над двором, они увидели Мадлена, огибавшего угол ворот, — без фуражки, с растрепанными волосами и разодранными руками. Куртка и штаны на нем висели лохмотьями. За ним, хромая, следовал Фигаро, пострадавший почти так же сильно, как и его хозяин.
Анри бросился к крестному.
— Бог мой! Дорогой крестный! — вскричал он. — В каком ужасном вы состоянии! Что с вами случилось?
— Случилось то, что дон Луис может ехать один в Монтевидео, а ты, ты остаешься!
— Как это остаюсь?..
— Да, ты просил меня найти тебе работу. Так вот, я нашел ее для тебя.
— Вот как! И кого вы собираетесь из меня сделать?
— Я сделаю из тебя моего старшего приказчика и положу тебе шесть тысяч франков жалованья в год.
Затем, повернувшись к графу де Норуа, он сказал:
— Дон Луис, я заклинаю вас не настаивать на том, чтобы Анри сопровождал вас в Америку. Он должен остаться во Франции, речь идет о его счастье.
Дон Луис попрощался с Мадленом, крепко обнял Анри и, не считая себя вправе после слов Мадлена обратиться к нему с каким-либо замечанием, вскочил на одну из двух лошадей, стоявших оседланными, выехал со двора фермы и исчез из виду.
Дон Луис был уже в четверти льё от фермы, когда застывший в неподвижности Анри пришел в себя от удивления.

XL. ГЛАВА, ОТКРЫВАЮЩАЯ ТАИНСТВЕННЫЕ НАМЕРЕНИЯ, КОТОРЫЕ ПРОВИДЕНИЕ ИМЕЛО В ОТНОШЕНИИ ФИГАРО

Было бы уместным дать читателю объяснение, которое не потребовал дон Луис и которого с нетерпением ждал Анри.
Вот что произошло.
Мадлен, расстроенный отъездом Анри, а главное, тем, что он не смог противопоставить его решению ни одного разумного довода, на рассвете, как мы уже сказали, взяв с собой ружье и Фигаро, отправился на охоту.
Всякий раз, когда Мадлен испытывал какое-нибудь огорчение, он прибегал к охоте: физическая усталость убивала душевную боль. Охота была его болеутоляющим лекарством.
По правде говоря, не так уж и тяжело охотиться на восьмидесяти или ста арпанах земли, покрытой вересковыми зарослями, колючками и кустарником, — остатках состояния Анри. Но мы уже упоминали, что на протяжении километра эти восемьдесят арпанов тянулись по склону холма, а каждый охотник знает, что куропатка, поднятая на холме, спешит укрыться на болоте и, преследуемая в низине, вновь поднимается наверх. И когда Мадлен пять или шесть раз спускался с холма на болото и столько же раз поднимался обратно, то это было равносильно двадцати километрам, проделанным по гладкой равнине: качество приходило на смену количеству.
В этот день тот, кто увидел бы Мадлена и кто знал его разумную манеру охотиться, шаг за шагом обследуя угодья, не пропуская ни одного кустарника, ни одной заросли вереска и держа собаку под дулом ружья; тот, кто увидел бы в этот день Мадлена, мерившего равнину большими шагами, позволявшего своей собаке работать наподобие пойнтера, спускавшегося с холма, словно лавина, и взбиравшегося на него, словно идя на приступ, — нисколько не усомнился бы, что Мадлен был всецело поглощен своими тревожными раздумьями.
Но эта явная озабоченность Мадлена ни в коей мере не отражалась на его меткости: он стрелял наугад — по крайней мере так казалось, — и куропатки падали, кролики катились по земле, фазаны валились замертво.
Охотничья сумка Мадлена была переполнена.
Фигаро был в восторге от своего хозяина. Никогда еще он так хорошо не охотился, так упорно не держал стойку и так безупречно не приносил добычу. Мадлен оправдывал пословицу, гласящую, что у хорошего стрелка и собака что надо.
И вот так, в сопровождении замечательного помощника в лице Фигаро, думая вовсе не об охоте и, если можно так выразиться, убивая совершенно механически, он стрелял в какую угодно дичь, оставляя все прочие заботы на долю Фигаро.
В своей задумчивости он перегнал Фигаро, сделавшего стойку позади него, и не увидел этого; но через одну или две секунды он услышал его лай, повернулся и заметил в шестидесяти метрах кролика, высунувшегося из кустарника. Мадлен выстрелил в зверька, убедился, что раздробил ему бедро, и остановился, чтобы перезарядить ружье.
Именно во время этих остановок Фигаро обыкновенно догонял его и, с важностью сев на задние лапы, подавал ему добычу. Перезарядив ружье, Мадлен, удивленный, что не видит Фигаро, обернулся.
Фигаро исчез.
Но поскольку кролик направился к густым зарослям кустарника, расположенным в двадцати метрах от тех, откуда он выбежал, Мадлен подумал, что Фигаро последовал за ним и что собака с кроликом или без него не замедлит присоединиться к хозяину.
Он продолжал идти вперед, выполняя одновременно работу охотника и собаки, то есть поднимая дичь либо перед собой, либо с помощью ударов по кустам сапогом или стволом ружья.
Дойдя до границ своих охотничьих владений, Мадлен обернулся, но как он ни всматривался в самую даль, его взгляд напрасно искал Фигаро.
Фигаро испарился.
Мадлен позвал собаку, свистнул ей, дошел до противоположного склона холма, желая убедиться, не спустился ли тот в болото. Но пса не было ни в ложбине, ни на равнине.
Мадлен остановился, опустил приклад ружья на землю, оперся двумя руками о ствол и принялся размышлять.
Куда, черт возьми, мог деться Фигаро? Этот вопрос он задавал себе и, несмотря на свой большой опыт, не мог на него ответить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166