Мало-помалу эта досада переросла в нетерпение. Каждый новый выстрел, долетавший до его ушей, приводил его в лихорадочное состояние. За завтраком цветочник слышал о нарисованных жженой пробкой усах, которыми украшали верхнюю губу несчастливца или неумехи, возвращавшегося домой без добычи, и все в нем восставало при мысли, что ему придется испытать такое унижение.
К несчастью, в этом, как и во многом другом, Фортуна тем упорнее отказывала г-ну Пелюшу в своей охотничьей милости, чем с большим пылом он взывал к этой капризной богине; наконец, окончательно отчаявшись, г-н Пелюш решился последовать примеру Магомета, который, видя, что гора не идет к нему, решил сам пойти к горе; раздраженный упрямством, с каким дичь оставалась вне его досягаемости, г-н Пелюш смирился и двинулся на ее поиски.
Загонщики в это время вели облаву в болотистой низине, изрезанной ручьями и почти непроходимой как из-за топкой почвы, так и из-за густых колючих зарослей, которые местами состояли из терна, своей высотой и мощью напоминавшего настоящий лес, но из-за многочисленности корневых отпрысков росшего так густо, словно стебли хлебного поля. Загонщики подняли страшный шум, крича и стуча палками по попадавшимся им деревьям; но они слишком медленно приближались к стрелкам, и эта медлительность усиливала нетерпение г-на Пелюша. И тогда цветочник, приняв героическое решение, скрытно скользнул в лес и по косой линии направился к загонщикам, в полном убеждении, что благодаря этой тактике он непременно встретит одного из тех животных, что выбегали под выстрелы его соседей.
Но, к несчастью для г-на Пелюша, в своей жизни не знавшего других дорог, кроме городских улиц, путь был не из самых легких: то ветка обнажала его голову и ему приходилось останавливаться и подбирать свою фетровую шляпу; то его ноги попадали в колючие заросли и он минут пять не мог высвободиться из их пут; то, потерявшись в чаще кустарников, о которых шла речь, незадачливый охотник чувствовал, как справа, слева, впереди и сзади, прямо в лицо и повсюду ему под кожу проникают острые иголки колючек, и ему в голову приходила мысль об ужасах, которые жестокие карфагеняне приберегали для Регула; то чуть дальше ветка березы, которую г-н Пелюш нагибал, вдруг распрямлялась с упругостью пружины и ударяла его по лицу, так что из его глаз выступали слезы! Но ничто так не возбуждает человека, как уязвленное тщеславие, и в это время г-н Пелюш мог бы пройти даже сквозь лес из бритвенных лезвий. Обливаясь потом, задыхаясь, а главное, беспрестанно ворча, он продвигался крайне медленно, но все-таки продвигался.
Вдруг, в тот миг, когда он споткнулся о пень, скрытый под тонким слоем сухой листвы, один из загонщиков крикнул: «Влоо!» Этот крик был немедленно повторен всеми загонщиками, и производимый ими шум усилился.
«Влоо!» — это охотничий термин, которым охотники предупреждают друг друга о присутствии кабана и который понятен всем, но для г-на Пелюша он был китайской грамотой.
Так что этот крик лишь слегка насторожил его, и он продолжал прокладывать себе путь; но, сделав десять шагов, цветочник внезапно остановился: до его ушей одновременно долетели три звука.
Первым был один из тех резких, продолжительных, зловещих свистов, которые, раз услышав, уже невозможно забыть.
Вторым — звук выстрела.
Третьим — сухой треск молодого деревца толщиной в руку, которое пуля переломила пополам в шести дюймах от лица цветочника.
Господин Пелюш в один миг понял, что стреляли в него, и, осознав мудрость советов Мадлена, он тотчас же обрел способность идти по лесу, какую уже отчаялся когда-нибудь выработать; менее чем за полминуты, продираясь сквозь чащу, пригибая к земле молодую поросль, вытягивая ноги из топкой почвы, он оказался в пятидесяти метрах от покинутого им опасного места.
Несколько испуганный последствиями, какие могла бы иметь его неосторожность, он остановился, решив больше не двигаться, и стал ждать, опершись правым коленом о землю, положив левую руку на ствол, а правую на спусковой крючок и держа ружье перпендикулярно правому плечу, — то есть в том положении, которое устав предписывает солдату, находящемуся в первом ряду.
В этой позиции г-н Пелюш имел довольно-таки бравый вид, но, увы, он не успел им насладиться.
Через несколько минут к крикам загонщиков примешался лай собаки, и по звучному голосу нового участника облавы г-н Пелюш тут же понял, что это был Фигаро.
Это и в самом деле был Фигаро. Пес сбежал от своего вожатого и теперь с лаем преследовал кабана, как за несколько часов до этого преследовал кролика и как преследовал бы слона, если бы хозяин пустил его по следу этого четвероногого.
Лай Фигаро становился все ближе и ближе, и г-н Пелюш вслушивался в него с некоторым умилением, так как он смутно предчувствовал, что дичь, преследуемая Фигаро, выйдет на него; цветочник воздавал хвалу инстинкту животного за это деликатное внимание и, полагая, что именно благодаря этому верному слуге честь торгового дома «Пелюш и К±» будет спасена от постыдных усов, нарисованных жженой пробкой, послал немало нелестных слов в адрес Мадлена, который лишил его такого помощника.
Вдруг г-н Пелюш услышал в чаще ужасающий шум; это был треск ломающихся, сминающихся, скручивающихся ветвей, к которому примешивался странный топот; вершины молодых деревьев качались, потревоженные каким-то пробегавшим мимо зверем: величина и вес его должны были быть огромны, судя по тому, как сотрясались заросли молодых побегов, сквозь которые он пробирался, ломая их. И почти в то же мгновение на середине лужайки, куда был устремлен взгляд г-на Пелюша, появился громадный рыжевато-черный зверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166