— Милейший, — сказала Мадлен, — вы еще не в том возрасте, чтобы потерять надежду улучшить свое сегодняшнее положение; как только сумеете, зайдите ко мне: я постараюсь сделать для вас все, что будет возможно, и если вы не примете мои предложения, то, по крайней мере, этот визит принесет вам немалую милостыню.
— Я приду, хотя бы просто для того, чтобы поблагодарить вас за оказанную мне помощь, моя прекрасная мадемуазель, — произнес нищий лицемерным тоном, который у него хорошо получался, — но для того чтобы отыскать вас, надо знать, где вы проживаете.
— Улица Паради, торговый дом Риуфов; каждый укажет вам, где находится наша контора.
— Оптовые торговцы?
— Да; но, быть может, Марсель находится вдалеке от того места, что служит вам убежищем; тогда приходите в Монредон, где я живу в деревенском доме; вы найдете его легко, если запомните мою фамилию.
— Мадемуазель Риуф, я и не подумаю забыть ее. И, если вы позволите, я приду к вам в контору, — продолжал нищий с живостью, — мне это больше подходит.
Он вновь расположился на своем каменном ложе, а молодые люди удалились.
Когда они отошли на несколько шагов, послышался голос оставленного ими на утесе бродяги, крикнувшего им вслед с прежней своей пошлой и насмешливой интонацией:
— Повеселитесь как следует по дороге, мои голубочки! В этой циничной шутке, которая прозвучала посреди величественного шума волн, ласкавших береговые скалы, было нечто зловещее, отчего в груди у Мариуса похолодело; он еще крепче сжал руку Мадлен, бережно поддерживая девушку: в это время они с трудом пробирались через хаотичное нагромождение глыб самой причудливой формы, окружавших их.
— По правде говоря, вы напрасно дали адрес этому человеку, — сказал он.
Девушка не ответила; в эту минуту она испытывала ощущение, совершенно отличное от того, какое владело ее спутником: какой бы жуткой ни казалась ей глушь, где они затерялись (с одной стороны — каменные великаны, силуэты которых закрывали собой половину усеянного звездами неба, а с другой — море, простиравшееся слева от них как огромная темная скатерть, обрамленная местами пенистой рябью), Мадлен была во власти только одного чувства — любви. Рядом с тем, кого избрало ее сердце, она чувствовала себя столь же уверенно и надежно, как если бы находилась на улице Канебьер, и гордилась силой, черпаемой ею в этом чувстве, и радовалась покою, царившему в ее душе.
Мариус, напротив, чем дальше они удалялись от единственного живого существа, оставшегося в этих местах, тем сильнее волновался.
Прежде всего он испытывал чувство страха.
Они должны были пройти по скалам пятьсот — шестьсот шагов, прежде чем выйти на дорогу, что извивалась по склонам горы и вела к постройкам Ла-Мадрага.
Дорога, которой им предстояло следовать, была не только трудной, но и опасной: из-за ночной влажности поверхность скал стала скользкой, и при любом неверном шаге путники могли низвергнуться в пропасть.
При мысли об этом Мариус задрожал всем телом, но испугался он не за себя, а за Мадлен.
Прыгая с одной скалы на другую, Мадлен оступилась и на мгновение зависла над разделявшей молодых людей расселиной; девушка безусловно упала бы в нее, если бы рука бедного молодого человека не поддержала ее. Мариус почувствовал, как волосы зашевелились на его голове и как у него перехватило дыхание в груди; он подхватил девушку вытянутыми руками, сила которых возросла стократно от только что испытанного им ужаса, обнял ее и с невыразимым напряжением и головокружительной скоростью принялся карабкаться по прибрежным отвесным скалам, взбираться на утесы, пересекать овраги; он нес ее, словно волк, вырвавший свою добычу в овчарне, нес так, как мать несет свое дитя, спасенное после кораблекрушения.
Мадлен и не думала об опасностях, подстерегавших их во время этого безумного бега; девушка улыбалась, видя, что тот, кого она любит, такой смелый и сильный одновременно.
Удача, сопутствовавшая его дерзкой выходке, понемногу успокоила лихорадочное возбуждение, которое было вызвано у молодого человека страхом.
Он стал ощущать биение другого сердца рядом со своей грудью, и сердце это принадлежало Мадлен.
Волосы девушки, наполовину растрепавшиеся из-за стремительного восхождения, ласкали Мариуса и своим ароматом опьяняли его.
Его пульс резко участился, и кровь бросилась ему в голову; тысячи бессвязных мыслей пронеслись у него в мозгу и вызвали там смятение.
Внезапно умилившись, он был готов броситься на колени и возблагодарить Господа за ниспосланное им счастье, которого он никогда не осмеливался считать себя достойным.
Затем в свою очередь воспламенились чувства Мариуса, его охватило неодолимое желание прижаться губами к губам той, чей теплый и благоухающий запах он уже вдыхал: если вслед за таким блаженством должна была бы наступить смерть — она была бы благословенна.
Потом, вследствие внезапно происшедшей с ним перемены, он подумал, что это счастье, перед которым должно побледнеть счастье избранных, если и продлится, то лишь одно мгновение, и что буквально через несколько минут, когда Мадлен сможет обойтись без его помощи, они снова станут чужими друг другу. Тогда мучительная тоска уступила место неистовой ярости; он посмотрел на окружающие его горы, и ему захотелось вскарабкаться на самую вершину одной из них, спрятать там свое сокровище и в недосягаемом убежище бросить вызов людям со всеми их предрассудками.
Мадлен уже несколько раз умоляла его остановиться, ибо она слышала его прерывистое дыхание и опасалась, что из-за все возраставшего напряжения сил, с которым ему приходилось преодолевать встречавшиеся на каждом шагу препятствия, какое-нибудь падение может стать для него роковым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78