Между тем, я бросала завистливые взгляды на буфет, заставленный мороженым и фруктами. К нему подходили все, кроме меня, той, в честь которой он был здесь поставлен. Это были настоящие танталовы муки.
И тут я на минуту взбунтовалась, хотя до сих пор не понимаю, как могла на это решиться; я оставила своего седьмого троюродного брата (он замер посреди зала как вкопанный), направилась в дальний конец большой комнаты, прямо к тому месту, где у стола с подносами и бокалами стоял чрезвычайно лощеный и чрезвычайно солидный господин, и попросила его обслужить меня. Он очень быстро подал мне апельсин и что-то еще в изумительно красивой серебряной посуде. Свекровь удивленно посмотрела на меня: я уверена, что с этой минуты она уже считала меня способной на что угодно. Мой поступок насторожил ее, и она решила держать меня в строгости, полагая, что это единственный способ заставить меня подчиняться ей.
Может быть, именно этой ее ярости, вызванной моим голодным желудком, я обязана несчастьем всей моей жизни!
Проглотив апельсин и не помню что еще, я снова подошла к г-же ди Верруа, которая ожидала меня, поджав губы.
— Не знаю, сударыня, — сказала она, — быть может, при французском дворе и не принято отвечать на приветствие родственников, но двор Турина все еще придерживается этих правил, предупреждаю вас.
Аббат делла Скалья состроил мину и сделал жест, означавший: «Ну, что я вам говорил?»
Не знаю, что бы произошло, если б слуги не пригласили гостей к ужину, позволив мне вздохнуть с большим облегчением. Я поняла, что высокое положение — тяжелая ноша, и с умилением вспомнила прошлое, мою маленькую комнату, сестер, наши радужные мечты и нашу свободу!
Ужин длился бесконечно: гостей обслуживали по-королевски, с пышностью, превосходящей роскошь трапез в домах наших вельмож; в Савойе знать была не так разорена, как во Франции, она не пострадала от войн Лиги, эшафотов г-на де Ришелье и баталий времен Фронды; большинство савойских семей могли черпать свои богатства прямо из сокровищниц, пополненных несколькими поколениями предков.
Наконец, мы поднялись из-за стола и могли подумать об отдыхе. Меня торжественно повели в парадные покои: свекровь уступила мне их, не преминув заметить, что эту честь я должна оплатить послушанием.
Вот дословно то, что она мне сказала:
— С этого дня я ничто в этом доме, теперь вы будете управлять им.
Но увидев, что я встрепенулась, добавила:
— Не буду возражать, если вы попросите у меня совета; но если я дам его, то потребую, чтобы вы ему следовали. Я знаю эту страну, и знаю хорошо; вы же с ней незнакомы, вы молоды, а я стара: следовательно, есть все основания для того, чтобы вы меня слушались.
Я была в замешательстве и не знала, что ответить. Муж пришел мне на помощь:
— Госпожа ди Верруа будет счастлива подчиняться вам, как делаю это я, матушка, и вы найдете в нас одинаковое смирение, одинаковую почтительность.
Я не могла опомниться от удивления, настолько все, что я увидела, смущало меня: такая роскошь, такое богатство наряду с безоговорочным рабством представлялись мне, совсем молоденькой девушке, странной формой существования. Я понимала, что для г-на ди Верруа подобное поведение было противоестественным и чувствовала: он стесняется меня и, наверное, в большей степени — других. Мне не терпелось остаться с ним наедине и объясниться. Муж пошел проводить мать, но я надеялась, что он вернется ко мне. Какое-то время я прождала его стоя, не желая ложиться спать, однако, после того как пробило полночь, служанки раздели меня. Я оставила у себя Марион, она уложила меня в постель, и мы проболтали почти до двух часов ночи. Бедняжка падала от усталости, и я отослала ее. Еще несколько минут я боролась со сном. Но в конце концов глаза мои закрылись сами собой.
Господин ди Верруа так и не пришел.

V

Проснувшись, я внимательно огляделась; в спальне — никого, я провела ночь совсем одна.
На мой звонок вошла Марион и отодвинула шторы. Было уже довольно позднее утро.
Марион почти с тем же вниманием, но с большим беспокойством, чем я, осмотрела комнату; затем она на цыпочках, слоимо боясь, что ее шаги услышат, подошла к моей кровати и с очень таинственным видом сообщила, что г-н ди Верруа занимает смежную комнату, почти такую же, как моя, и что перед нашим приездом вдова ди Верруа велела замуровать все двери, соединяющие наши покои, от первой до последней.
— О госпожа! — испуганно сказала мне Марион. — Здесь вы будете маленькой девочкой гораздо в большей степени, чем в доме родителей!
— Как ты об этом догадалась, Марион? — спросила я.
— Это не догадка, не такая уж я проницательная: я узнала об этом от здешних слуг. Госпожа вдовствующая графиня не допускает никаких возражений; она желает командовать как королева, а господин граф — просто первый среди ее слуг.
— Но что же тогда будет со мной? — воскликнула я и со слезами на глазах продолжала: — О Боже! Боже мой! Как же я буду тосковать здесь! Если б только я могла запереться в своей комнате! Так нет же, мне придется готовиться к завтраку, затем надевать парадное платье и ехать ко двору, чтобы приветствовать ее королевское высочество и герцога Савойского.
— Что поделаешь, госпожа! Замуж выходят не для того, чтобы развлекаться.
— О нет! Мы это еще посмотрим… Ручаюсь тебе, моя бедная Марион! Ты уже знаешь, какая юбка, какой шлейф и какие драгоценности мне нужны; приготовь все это и принеси мне Жаклин, она хоть немного утешит меня. Я поговорю с ней о Франции! О Боже! Почему я не там, не в своей бедной Франции!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146