Он поблагодарил своего старого друга и покинул секцию.
«Ну что ж, — прошептал он, — пора передохнуть. Слишком много подозрений и схваток. Приступим прямо к отдыху, к невинным радостям; пойдем к Женевьеве».
И Морис отправился на Старую улицу Сен-Жак.
Когда он пришел в дом кожевенника, Диксмер с Мораном хлопотали возле Женевьевы: с ней случился сильный нервный припадок.
Поэтому слуга, всегда спокойно впускавший Мориса, преградил ему дорогу.
— Доложи все-таки обо мне, — сказал слуге обеспокоенный Морис, — и если гражданин Диксмер не может меня принять сейчас, я уйду.
Слуга скрылся в павильоне Женевьевы, а Морис остался в саду.
Ему показалось, что в доме происходит нечто странное. Рабочие кожевни не занимались своими делами, а с обеспокоенным видом бродили по саду.
Диксмер сам появился в дверях.
— Входите, дорогой Морис, входите, — сказал он. — Вы не из тех, для кого эта дверь закрыта.
— Но что случилось? — спросил молодой человек.
— Женевьева больна, — ответил Диксмер, — и не просто больна. Она бредит.
— О Боже мой! — воскликнул молодой человек, взволнованный тем, что и здесь, в этом доме, нашел тревогу и страдание. — Что же с ней?
— Знаете, дорогой мой, — продолжал Диксмер, — в этих женских болезнях никто толком ничего не понимает, а особенно мужья.
Женевьева лежала в шезлонге. Возле нее находился Моран: он подносил ей соли.
— Ну как? — спросил Диксмер.
— Без изменений, — ответил Моран.
— Элоиза! Элоиза! — прошептала молодая женщина обескровленными губами.
— Элоиза! — удивленно повторил Морис.
— Ах, Боже мой, — торопливо сказал Диксмер, — Женевьева имела несчастье выйти вчера на улицу и увидеть эту несчастную повозку с бедной девушкой по имени Элоиза, которую везли на гильотину. После этого с ней и случилось пять или шесть нервных припадков. Она только и повторяет это имя.
— Ее особенно поразило то, что в этой девушке она узнала ту самую цветочницу, которая продала ей гвоздики, вы об этом знаете.
— Еще бы мне не знать, ведь я из-за этого сам чуть не лишился головы.
— Да, мы узнали об этом, дорогой Морис, и очень боялись за вас. Но Моран был на заседании и видел, как вы вышли на свободу.
— Тихо! — прошептал Морис. — Она, кажется, опять что-то говорит.
— Да, но слова отрывочные, невнятные, — сказал Диксмер.
— Морис, — прошептала Женевьева, — они убьют Мориса. К нему, шевалье, к нему!
Глубокое молчание последовало за этими словами.
— Мезон-Руж, — прошептала затем Женевьева, — Мезон-Руж!
Морис ощутил мгновенное, как вспышка молнии, подозрение; но это была всего лишь вспышка. Впрочем, он был слишком взволнован болезнью Женевьевы, чтобы задуматься над этими несколькими словами.
— Вы приглашали врача? — спросил он.
— О, это пустяки, — ответил Диксмер. — Небольшое расстройство, только и всего.
И он с такой силой сжал руку жены, что Женевьева пришла в себя и с легким стоном открыла глаза.
— А, вы все здесь, — прошептала она, — и Морис с вами. О, я счастлива видеть вас, друг мой; если бы вы только знали, как я…
И она поправилась:
— …как все мы страдали эти два дня!
— Да, — сказал Морис, — мы все здесь. Успокойтесь же и больше так нас не пугайте. Но прежде всего, видите ли, вам надо отвыкнуть произносить одно имя, поскольку оно сейчас на дурном счету.
— Какое? — быстро спросила Женевьева.
— Шевалье де Мезон-Ружа.
— Я назвала имя шевалье де Мезон-Ружа? Я? — со страхом произнесла Женевьева.
— Конечно, — принужденно смеясь, подтвердил Диксмер. — Но вы понимаете, Морис, в этом нет ничего удивительного, потому что его публично назвали сообщником девицы Тизон: ведь это он руководил вчерашней попыткой похищения, к счастью, не удавшейся.
— Я и не считаю, что в этом есть что-то удивительное, — сказал Морис. — Я только говорю, что ему надо хорошо спрятаться.
— Кому?
— Шевалье де Мезон-Ружу, черт возьми! Его ищет Коммуна, а у ее сыщиков хороший нюх.
— Пусть его только арестуют до того, — сказал Моран, — как он предпримет какую-нибудь новую попытку, и она будет более удачной.
— Во всяком случае, — заметил Морис, — королеве это не поможет.
— Почему? — спросил Моран.
— Потому что королева отныне защищена от его смелых попыток.
— Где же она? — поинтересовался Диксмер.
— В Консьержери, — ответил Морис. — Сегодня ее перевели туда.
Диксмер, Моран и Женевьева вскрикнули; Морис принял этот возглас за проявление удивления.
— Итак, вы видите, — продолжал он, — что шевалье придется расстаться со своими планами в отношении королевы. Консьержери надежнее, чем Тампль.
Моран с Диксмером переглянулись, но Морис этого не заметил.
— Ах, Боже мой! — вскричал он. — Госпожа Диксмер опять побледнела.
— Женевьева, — сказал Диксмер жене, — тебе нужно лечь в постель, дитя мое: ты больна.
Морис понял, что его выпроваживают таким способом. Он поцеловал руку Женевьеве и ушел.
Вместе с ним вышел и Моран, проводивший его до конца Старой улицы Сен-Жак.
Там они расстались; Моран подошел к человеку в костюме слуги, державшему под уздцы оседланную лошадь, и сказал ему несколько слов.
Морис был так погружен в свои мысли, что даже не спросил у Морана — они, впрочем, не обменялись ни словом после того, как вместе вышли из дома, — кто этот человек и зачем здесь эта лошадь.
Направившись вдоль улицы Фоссе-Сен-Виктор, Морис вышел на набережную.
«Странно, — говорил он себе дорогой, — то ли рассудок мой слабеет, то ли события становятся серьезными, но мне все кажется увеличенным словно под микроскопом».
И чтобы немного успокоиться, Морис, облокотившись на перила моста, подставил лицо вечернему ветру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148