Де Гиш, всего два дня назад перевезенный из Фонтенбло в Париж, поправлялся от раны и уже начал немного передвигаться по комнате.
Увидев Рауля, он вскрикнул от радости – это было обычное для него проявление неистовства в дружбе. Рауль, в свою очередь, вскрикнул от огорчения, увидев де Гиша бледным, худым, опечаленным. Двух слов и жеста, которым раненый отодвинул руку Рауля, было достаточно, чтобы открыть ему истину.
– Вот как, – сказал Рауль, садясь рядом со своим другом, – тут любят и умирают.
– Нет, нет, не умирают, – ответил, улыбаясь, де Гиш, – раз я на ногах и могу обнять вас!
– Ах, я понимаю!
– И я понимаю вас также. Вы убеждены, что я глубоко несчастлив, Рауль?
– Увы!
– Нет! Я счастливейший из людей! Страдает лишь тело, но не сердце и не душа. Если б вы знали! О, я счастливейший из людей!
– Тем лучше… тем лучше, лишь бы это продолжалось подольше!
– Все решено; у меня хватит любви, Рауль, до конца моих дней.
– У вас – я в этом не сомневаюсь, но у нее…
– Послушайте, друг мой, я люблю ее… потому что… по вы не слушаете меня.
– Простите!
– Вы озабочены?
– Да. И прежде всего вашим здоровьем…
– Нет, не то!
– Милый мой, кому-кому, а уж вам можно было бы меня не расспрашивать.
И он подчеркнул слово «вам» с тем, чтобы открыть своему другу природу недуга и трудность его лечения.
– Вы говорите это, Рауль, основываясь на письме, которое я написал.
– Да, конечно… Давайте поговорим об этом попозже, после того как вы поделитесь со мною своими радостями и горестями.
– Друг мой, я весь, весь в вашем распоряжении, весь ваш, и сейчас же…
– Благодарю вас. Я тороплюсь… я горю… я приехал из Лондона вдвое быстрее, чем государственные курьеры. Чего же вы от меня хотели?
– Но ничего другого, кроме того, чтобы вы приехали.
– Я, как видите, перед вами.
– Значит, все хорошо.
– Мне кажется, у вас есть для меня еще что-то.
– Но мне нечего вам сказать!
– Де Гиш!
– Клянусь честью!
– Вы но для того без стеснения оторвали меня от моих иллюзий; не для того подвергли немилости короля, потому что это возвращение – нарушение его воли; но для того впустили мне в сердце ревность, эту безжалостную змею, чтобы сказать: «Все хорошо, спите спокойно».
– Я не говорю вам: «Спите спокойно», Рауль; но, поймите меня хорошенько, я не хочу и не в состоянии сказать вам что-либо большее.
– За кого же вы меня принимаете?
– То есть как?
– Если вы о чем-то осведомлены, почему вы таите от меня то, что знаете? Если ни о чем не осведомлены, то почему вы предупредили меня?
– Это правда, я виноват перед вами. О, я раскаиваюсь, видите, Рауль, я раскаиваюсь. Написать другу «приезжайте» – это ничто. Но видеть этого друга перед собой, чувствовать, как он дрожит, как задыхается в ожидании слова, которого не смеешь сказать ему…
– Посмейте! У меня хватит мужества, если его мало у вас! – в отчаянии воскликнул Рауль.
– Вот до чего вы несправедливы и вот до чего забывчивы! Вы забыли, что имеете дело с обессилевшим раненым… Ну, успокойтесь же! Я вам сказал: «Приезжайте!» Вы приехали. Не требуйте же ничего сверх этого у бедняги де Гиша.
– Вы мне посоветовали приехать, надеясь, что я сам увижу и разберусь, не так ли?
– Но…
– Без колебаний! Я видел.
– Ах!
– Или, по крайней мере, мне показалось…
– Вот видите, вы сомневаетесь. Но если вы сомневаетесь, бедный мой друг, что же остается на мою долю?
– Я видел смущенную Лавальер… испуганную Монтале… короля.
– Короля?
– Да… Вы отворачиваетесь… здесь-то и таится опасность… Зло именно здесь, не так ли? Это король?..
– Я молчу.
– Своим молчанием вы говорите в тысячу и еще тысячу раз больше, чем могли бы сказать словами. Фактов – прошу, умоляю вас – фактов! Мой друг, мой единственный друг, говорите! У меня изранено и кровоточит сердце, я умру от отчаяния!
– Если так, Рауль, вы облегчаете мое положение, и я позволю себе говорить, уверенный, что сообщу только то, что гораздо утешительнее по сравнению с тем отчаянием, в котором я вижу вас.
– Я слушаю, слушаю…
– Ну, – сказал граф де Гиш, – я могу сообщить вам лишь о том, что вы могли бы узнать от первого встречного.
– От первого встречного! Значит, об этом уже болтают! – воскликнул Рауль.
– Прежде чем говорить «об этом болтают», узнайте, о чем, собственно, могут болтать, дорогой мой. Клянусь вам, речь идет о вещах по существу совершенно невинных – может быть, о прогулке…
– А! О прогулке с королем?
– Ну да, с королем; мне кажется, что король достаточно часто совершает прогулки с дамами для того, чтобы…
– Повторяю, вы не написали бы мне, если б эта прогулка была заурядна.
– Я знаю, что во время грозы королю было бы, конечно, удобнее укрыться в каком-нибудь доме, чем стоять с непокрытой головою перед Лавальер. Но…
– Но?..
– Но король отличается отменною вежливостью.
– О де Гиш, де Гиш, вы меня убиваете!
– В таком случае я замолчу.
– Нет, продолжайте. За этой прогулкой последовали другие?
– Нет… то есть да; было еще приключение у дуба. Впрочем, я ровно ничего не знаю о нем.
Рауль встал. Де Гиш, несмотря на свою слабость, тоже постарался подняться на ноги.
– Послушайте меня, – заговорил он, – я не добавлю больше ни слова; я сказал слишком много или, может быть, слишком мало. Другие осведомят вас, если захотят или смогут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36