– У меня есть люди, которые работают парами, выслеживая определенное лицо. Ты не видела партнера Сэмюэля, потому что он специально остановился у одной из витрин. Эта пара сообщает другой в условленном месте о том, что узнала, и тут же получает последние сведения о Роберте. Роберт тоже использует этот прием, хотя его люди гораздо хуже обучены. Как тот, который упал с лестницы. Парень даже не успел достать свою шпагу.– Ты хочешь сказать, что они схватились бы прямо на улице? Среди бела дня? – Маргарет была поражена.– Это происходит в Лондоне постоянно. Чаще, конечно, ночью. Ты никогда не бывала в столице?– Была, – начала Маргарет, – сразу после того, как мой отец…Она не смогла продолжать, потому что воспоминание о смерти отца сжало ей горло, и к глазам подступили слезы.– Не обращай внимания. Здесь стоит покупать?– Я знаю, это время было для тебя тяжелым, – мягко сказал он. – Если не хочешь, не рассказывай… Нет, давай лучше пойдем подальше.Он помог ей купить молоко, масло и мясо, кости для бульона. Цены были более чем выгодны, потому что, ревниво подумала Маргарет, Джонатан нравится буквально всем женщинам.У мясника приземистая пожилая торговка с доброй улыбкой подбросила им лишнюю косточку. Это Маргарет не задело. Ее взбесила девица в молочной с большими голубыми глазами и пышной грудью. Джонатан ущипнул ее за пухлую щечку, и та встала на цыпочки поцеловать его. По всему было видно, что это привычный для обоих ритуал. И, казалось, он знает всех женщин в Лондоне. Продавщицу лимонов. Девушку с пирожками. Эта крупная краснощекая особа, можно сказать, даром отдала им пирожки, лукаво подмигивая капитану. Джонатан поцеловал ей руку и сказал несколько комплиментов насчет того, какое это наслаждение – есть пирожки, которые она сделала своими прелестными ручками.– А ты, оказывается, ревнива, – заметил Джонатан, когда, остановившись в сторонке, они закусывали пирожками. – Так и кажется, что вот-вот взорвешься.У Маргарет после этого кусок застрял в горле, она поперхнулась и так сильно закашлялась, что ему пришлось похлопать ее по спине.– Не говори глупостей. Просто попало не в то горло, – проговорила она, наконец. – И можешь больше не бить меня.Он перестал шлепать, но руку не убрал. Она лежала, теплая и сильная, на ее плече.– Скажи мне, только правду, – попросил он. – Тебе не нравится, что я знаком со всеми этими женщинами?– Мне не нравятся сами женщины, – фыркнула она. – Они слишком развязны.– Но ты же не думаешь, что я их поощряю к этому?Она серьезно посмотрела на него. Что ж, раз он спрашивает…– Нет, не думаю. Они сходят с ума от Эль Магико, но ничего не знают о тебе, капитан Кавендиш.Его лицо затуманилось печалью. Он подвел ее к продавцу овощей.– О тебе я тоже ничего не знаю. Ты уже была в Лондоне, а я и не слышал об этом. Ты приезжала сюда сразу…– После смерти отца, – закончила она за него упавшим до шепота голосом.Она смотрела под ноги, ничего не видя, и испытывала необъяснимое желание рассказать ему обо всем.Джонатан обнял ее за плечи и притянул к себе.– Продолжай.– Мать каждый день уходила к своим адвокатам, а я оставалась в гостинице.Она помнила, как плакала в одиночестве от безысходного, горького отчаяния. Даже спустя пять лет это воспоминание отзывалось болью в душе.– Я не поблагодарила тебя за то, что ты оплатил похороны батюшки, – по-прежнему глядя под ноги, говорила она, стараясь овладеть собой. – Ты много помогал и был так щедр, чтобы сделать все достойным его положения. У меня могли бы быть свои деньги, но я забыла про подушку в ту ночь, и кружево испортилось. Я ведь забывала обо всем, когда была с тобой.Она спохватилась, что рассказывает ему слишком много, и умолкла.Джонатан остановился у лотка с пастернаком и вопросительно посмотрел на нее.– А какое отношение ко всему имела эта подушка?Он заслуживает того, чтобы знать, подумала Маргарет, в то же время опасаясь, что исповедь обернется против нее.– Ты хотел узнать правду, так слушай. Я постоянно продавала кружева, которые плела. Задолго до того, как познакомилась с тобой, почти с девяти лет. На эти деньги я покупала еду и все необходимое, потому что мать платила деньги за адвокатов и туалеты, в которых ездила в Лондон.Я делала хорошее кружево, и мне давали за него хорошую цену. Когда мы начнем продавать свои кружева здесь, мы сможем получать за них даже больше, – она гордо подняла голову, готовая встретить его упреки.– А твой отец? – Лицо Джонатана было взволнованным, но не сердитым. – Он разрешал это?– Вряд ли он об этом знал.– Я имею в виду расходы твоей матери, – он негодовал. – Он должен был сам распоряжаться деньгами.– Он слишком ее любил, чтобы отказывать ей. Отец любил нас обеих. Деньги для него ничего не значили. Когда они появлялись, он позволял матери их тратить. На жизнь оставалось очень мало. Если денег не хватало, он брал продовольствие в долг. Я уверена, ты не сможешь это понять, но отец любил меня больше всего на свете. Он разрешал мне делать все, что нравится.– Если он и любил тебя, то это чертовски проявлялось, – пробормотал Джонатан. – Но неважно, – продолжал он, не давая ей возразить. – Я знаю, что он любил тебя, и не хочу об этом спорить. Но не мог же он не замечать, что твои кружева исчезают из дома?– Я обманывала его, говорила, что подарила кому-нибудь, что еще не закончила, хотя на самом деле уже плела новое.– И он никогда ничего не замечал? – Джонатан хмуро посмотрел на пучок пастернака в своей руке. – Как же ты, девочка, распоряжалась деньгами?– Относила их мяснику или портному, как будто меня послали вернуть долг. Батюшка обычно оставлял деньги, причитающиеся слугам, в специальном месте:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110