Рейн улыбнулась ему в ответ. И у Корда тотчас перехватило дыхание. Он взял ее за руку, желая больше всего на свете прикоснуться к ней, и жадно прильнул губами к ладони.
Ее пальцы едва заметно задрожали.
– Твоя крестная мать-фея превзошла самое себя, – сказал Корд, глядя ей в глаза.
– Золушка была судомойкой, а не трудилась на конюшне, – ответила Рейн, по-прежнему не веря в собственное женское очарование.
Но предательское тепло уже разлилось внизу ее живота.
Признаться, Рейн приятно удивила реакция Корда. Она ожидала, что он, увидев ее столь роскошно и элегантно одетой, смутится и поспешит ретироваться. Во всяком случае, именно так реагировали на ее превращение из неуклюжей наездницы в ослепительную даму другие мужчины.
Они испытывали неловкость, оказавшись рядом с женщиной, окончившей самые престижные школы Европы и вращавшейся в высших сферах.
Жизнью «в сферах» Рейн не слишком-то наслаждалась, но свою принадлежность к кругу избранных использовала как средство устрашения. До сих пор. Но Корда это скорее привлекло, чем оттолкнуло.
И снова Корд одержал над ней верх. В который раз.
– Готова? – спросил он.
Рейн схватила сумочку с кофейного столика.
– Готова.
Корд взял ее за локоть, подталкивая к выходу. Он закрыл за ней дверь и повел к черной «пантере», которая, словно большая кошка, расположилась на автостоянке. Усадив Рейн в спортивном автомобиле, щелкнул ремнем безопасности, закрыл дверь с ее стороны и пошел на водительское место.
Сидя в кожаном кресле, Рейн наблюдала за Кордом.
Он легко и непринужденно скользнул на сиденье, в очередной раз изумив ее своей пластичностью.
– Что ты не ешь принципиально? – спросил он, запуская двигатель.
– Карри, – вздохнула Рейн. – К сожалению.
Корд с сочувствием посмотрел на нее и легко вывел «пантеру» со стоянки.
– Как тебе азиатская кухня?
– Люблю. Китайскую, японскую, корейскую.
– Вьетнамскую?
– Никогда не пробовала, – призналась она.
– Если тебе не понравятся закуски, я отвезу тебя еще куда-нибудь.
Рейн расслабилась, а автомобиль стал набирать скорость так же стремительно, как ее Дев. Звук двигателя стал на октаву выше, ненавязчиво предупреждая пассажиров о возможностях своей первобытной мощи. Она наблюдала за Кордом. Он профессионально вел машину.
– Ты был бы хорошим наездником, – заметила она.
Корд бросил на нее быстрый взгляд, потом отвернулся, лавируя в плотном потоке машин.
– Почему ты так думаешь?
– У тебя потрясающие руки.
Произнося эти слова, Рейн вспоминала миг, когда он обхватил ее лицо ладонями. Она порадовалась, что в машине темновато и Корд не увидит ее жаркого румянца.
– Наследство растраченной молодости, – сухо заметил он. – Семейная традиция. Мой прадед и дедушка были мустангерами – охотниками за дикими лошадьми.
Они гнали мустангов пешком день и ночь, не позволяя им есть и пить – разве что несколько чашек воды. Таким образом они могли привести мустангов на свою землю.
.,. – /Почему? – спросила. Рейн пораженно.
– Бедность. У них не было ни загонов, ни заборов, ни лишних наездников. Только упорство. И больше ничего.
– А мустанги не убегали?
– Они привыкают к территории. Передвигаются по широкому кругу, держатся хорошо знакомых пастбищ и водопоев. Двое мужчин могли работать с целым стадом.
Прыгая, как лягушки, они отрезали доступ к воде/гнали мустангов все дальше и дальше.
– И сколько это длилось?
– Пока лошади не становились такими голодными и измученными жаждой, с воспаленными ногами, что можно подойти и набросить на них веревку. Они готовы были идти уже куда угодно ради глотка воды.
Рейн повернулась к Корду, очарованная тембром его голоса; рядом с ним ей было комфортно и спокойно. Казалось, что его голос она могла бы слушать бесконечно, как музыку.
Корд продолжал говорить, не отрывая глаз от дороги.
Он давно не вспоминал о прошлом, о людях из родных мест, об ароматах детства. По некоторым причинам сегодняшние воспоминания вызывали у него щемящую грусть.
– Отец ходил на последнюю охоту за лошадьми, когда ему было всего девять, – спокойно продолжал Корд. – Хороших мустангов угнали, в те места пришли люди и заселили все.
– Держу пари, это были упрямые маленькие пони.
– – Да, У них самые твердые копыта в мире.
Воспоминания, ранящие душу, словно выстрел. На стене в спальне отца висели старые причудливые фотографии с виньетками, картины, изображающие мустангов и мустангеров, давно покойных.
– Что делал твой отец, когда убегал хороший мустанг? – спросила она.
– Дедушка и папа натягивали грубую веревку, чтобы другие лошади не ушли. Дедушка был настоящий шаман.
Своим голосом он мог загипнотизировать небольшое стадо.
Рейн улыбнулась. Внук определенно унаследовал дедушкин дар. Голос Корда обволакивал, точно бархат.
– Расскажи мне о своем детстве, – попросила она.
– Я учился ездить на лошадях, к которым никто, кроме отца, не прикасался. Я учился двигаться и никогда не подставлять спину. Я также узнал, что даже самая дикая лошадь может стать послушной, главное – запастись терпением и, – он усмехнулся, – не жалеть яблок.
Он умолк, внезапно вспомнив давно забытое ощущение: лошадь щекочет губами ладонь, беря с нее яблоко.
Лошадь, которая наконец стала тебе доверять. Вдруг его одолела сильная тоска по чему-то несбыточному.
– Дев мог бы подпустить тебя, – сказала Рейн.
– Он и впрямь такой норовистый?
– Да.
– А почему?
– Прежнему хозяину Дева нельзя было доверить даже муху, не то что лошадь.
Корд широко улыбнулся.
– Расскажи мне про твою лошадь.
– Я увидела Дева, когда мне было восемнадцать и я направлялась на соревнования вместе с отцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73