Все кончено, крошка Кэти. Финиш, капут, конец.
Трэвис наклонился к Эшкрофту и что-то тихо сказал ему. Побледнев как полотно, поэт недоверчиво уставился на Трэвиса и только шевелил губами. Трэвис ни на миг не отрывал своего холодного взгляда от Эшкрофта.
– Ладно, – глухо пробормотал поэт, злобно посмотрев на Кэт. – Продолжай заниматься этой проклятой книгой, но сделай великолепные иллюстрации или я… – Он посмотрел на Трэвиса. – Почему черт возьми, ты сразу не сказала мне, что твой любовник такой знаменитый и ревнивый маньяк? Я бы не прикоснулся к тебе!
Глаза Кэт округлились.
– Трэвис, это ты знаменитый и ревнивый, и мой любовник?
Легкая улыбка вернула Трэвису привлекательность.
Сейчас его глаза походили на блестящие голубовато-зеленые драгоценные камни.
Кэт уставилась на Трэвиса, забыв обо всем. Волна желания пробежала по ее телу, наполняя его теплом. Трэвис, словно угадав мысли Кэт, нежно коснулся ее щеки.
– Я ревную тебя ко всему, даже к солнечному свету. Особенно к солнечному свету, ласкающему твою гладкую кожу. – Кончик пальца Трэвиса медленно скользнул по ее передним зубам.
Кэт вздрогнула от интимности этого жеста и слегка прикусила его палец, будто прося продлить эту дразнящую ласку.
Теперь лицо Трэвиса дышало чувственностью, и это необычайно возбуждало Кэт.
– Вот дерьмо! – бросил Эшкрофт. – Да она и не собиралась снимать. До завтра, крошка Кэти. В то же время и на том же месте. Мне все равно, кто твой любовник, но ты сфотографируешь эту скалу так, как я хочу, или контракт будет аннулирован.
– Она придет, – сказал Трэвис, не отрывая взгляда от дымчато-серых глаз Кэт. – И я тоже.
Эшкрофт ушел.
Через несколько мгновений Кэт, вздрогнув, очнулась и отпустила палец Трэвиса. Но тот не убрал его, и тогда она с кошачьей осторожностью прикоснулась к нему языком.
Внезапно осознав то, что делает, Кэт покраснела до кончиков своих рыжевато-каштановых волос и быстро отвернулась.
– Кэт?
Она опустила голову, стыдясь взглянуть на Трэвиса. Билли говорил ей, что мужчины думают о женщинах, интересующихся сексом. Таких женщин он считал проститутками и потаскушками.
– Извини, – прошептала Кэт.
Но чувственное прикосновение ее языка ничуть не смутило Трэвиса, его испугало, что она стыдится этого.
– О чем ты? Извиняешься за этого ублюдка Эшкрофта?
Кэт покачала головой.
– За что же?
– За себя – за то, что я сделала. С твоим пальцем.
Трэвис взял в ладони лицо Кэт.
– Посмотри на меня, Кэт, – тихо попросил он. У нее перехватило дыхание, когда она увидела желание в глазах Трэвиса.
Трэвис наклонился и проговорил в губы Кэт:
– Ни о чем не сожалей и не думай, когда тебе захочется что-то сделать.
Поцелуй начался так же нежно, как и рассвет, струйкой тепла. Потом кончик языка Трэвиса начал ласкать губы Кэт, проникая в уголки ее рта. Но, едва она вздохнула, как язык скользнул в ее рот. Дожив почти до тридцати лет, Кэт впервые познала настоящий, нежный поцелуй.
Слегка отстранившись, Трэвис заметил, что Кэт дрожит от возбуждения. Впрочем, он тоже дрожал.
– Трэвис?.. – выдохнула она.
Он поцеловал жилку на шее Кэт и услышал, как стучит ее сердце. Трэвис начал ласкать эту жилку кончиком языка, а потом потерся о нее зубами.
Кэт снова прошептала его имя. Она уже принадлежала ему, тая и растекаясь в его объятиях, как теплый мед. Трэвис не решался отпустить ее.
Наконец он приподнял голову и увидел ошеломленные, затуманенные серые глаза. Искушение опустить Кэт на песок и слиться с ней было таким сильным, что Трэвис не мог думать ни о чем другом.
– У меня такое ощущение, будто я посадил тебя к себе на плечи и плыву на закат солнца, – пробормотал он. – Но я слишком стар, чтобы заниматься любовью с женщиной, которая не знает моего полного имени.
Кэт с трудом перевела дыхание. Она поняла, что Трэвис страстно желает ее. Кэт тоже всей душой мечтала соединиться с ним.
Но все же в отличие от Эшкрофта Трэвис был мужчиной и хотел убедиться, что Кэт разделяет его желание.
Эта мысль согревала Кэт.
– Но и ты тоже не знаешь моего полного имени, – заметила она.
– Ты упомянула о некоем Харрингтоне.
Кэт кивнула.
– Не тот ли это Родни “клянусь Богом” Харрингтон – талантливый агент, лучший на свете друг и отъявленный хитрец?
Кэт улыбнулась точности описания.
– Да, это он. Но Харрингтон никогда не упоминал о тебе.
– Он никогда никого не называет по имени. Только по фамилии, или по прозвищу, как Эшкрофта – “Наследный принц слащавости”.
– Ты знаешь Харрингтона, и очень хорошо. Он не со всеми делится своими прозвищами.
– Такими, например, как “Огонь и лед” Кохран?
Кэт вздохнула. Это прозвище Харрингтон придумал для нее в ту ночь у островов Виргинии, когда она поднялась по трапу на его морскую яхту и голая вошла в кают-компанию, кипя от злости и отплевываясь.
– Кто же ты? – спросила Кэт.
– Он когда-нибудь упоминал о человеке по прозвищу “Ветреный”?
– Это ты?
Трэвис потерся губами о губы женщины.
– Ти Эйч Дэнверс, – проговорил он, – к вашим услугам.
Пораженная, Кэт решила, что ослышалась. Но поняв, что не ошиблась, отступила от Трэвиса.
– Ты Дэнверс?
– Неужели с моим именем связана какая-то проблема? – встревожился Трэвис.
– И давно ли ты знаешь мое полное имя? – сердито спросила Кэт.
– Около трех минут. Когда ты назвала Харрингтона, я догадался, что тебя зовут Кохран. Ведь невозможно, чтобы в Лагуне-Бич жили несколько женщин-фотографов, имеющих агента Родни Харрингтона.
Кэт внимательно посмотрела на Трэвиса своими спокойными серыми глазами, размышляя, стоит ли верить его словам. Значит, он сам только что узнал, кто она такая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83