— А что же твоя мама? — спросил он наконец.
Шелли вздрогнула.
— После того случая, — тихо ответила она, — мама всегда первым делом убеждалась, что в нашем лагере есть хоть одна женщина, особенно если отцу приходилось работать с мусульманами.
— То есть женщина, говорящая по-английски?
— Знаешь, для мамы это было уже не так важно, — призналась Шелли. — Просто женщина, которая в случае необходимости всегда могла бы понять, что с другой женщиной случилась беда и ей нужна помощь.
— Твоя мать очень практичная и разумная женщина, — сказал с одобрением Кейн.
Шелли поколебалась, взвешивая его последнею фразу.
— Нет, мне тогда так не казалось, — призналась она. — На месте моей матери я сразу же после выздоровления села бы на первого верблюда и уехала.
— И бросила бы отца одного? — удивился Кейн. Тяжело вздохнув, Шелли тем самым признала собственную неправоту.
— Да нет, конечно, это уж я так… В конце концов, мама любила отца больше всех на свете — одному только Господу известно, на что она шла и от чего отказывалась, чтобы только быть с ним.
— Готов поспорить, что она безумно любила и пустыню…
— Да, ты прав. Если она и ссорилась когда-то с отцом, то в основном из-за того, что ей ужасно хотелось самой отправиться побродить по безлюдным районам… Иногда нам с ней удавалось ускользнуть вдвоем, и тогда мы долго бродили в тех местах, где не было больше ни души, — просто бродили и слушали дыхание пустыни и ее голоса…
У Кейна по телу прошла дрожь, когда он представил себе маленькую девочку и женщину, одиноко скитающихся по пустыне.
— Ну, по-моему, с вашей стороны это было чертовски глупо, — откровенно сказал он. — Ничего удивительного, что твой отец постоянно ссорился с матерью по этому поводу…
Шелли рассмеялась и покачала головой:
— Тебя послушать — так ты просто в точности повторяешь слова моего отца! Нет, что ты, моя мать была не настолько глупой женщиной, как раз наоборот.
Она прекрасно ориентировалась на местности, да и верхом ездила так, что даже арабы восхищались… И меня она тоже всему этому научила. Вдвоем с ней я чувствовала себя в пустыне в гораздо большей безопасности, чем сейчас порой чувствую себя в городском такси…
Подумав над ее словами, Кейн кивнул.
— Замечательные они все-таки люди, твои родители… А где они сейчас?
— Где-то в районе одной Богом забытой пустыни в Южной Америке, почти рядом с побережьем… Иногда там нет дождей по нескольку лет…
— Атакама, (Атакама — пустыня на севере Чили, вдоль тихоокеанского побережья.) — кивнул Кейн.
— Ты там бывал? — удивилась Шелли.
— Один раз. Да и то достаточно недолго. Знаю только, что после Луны это самое сухое место, где когда-либо ступала нога человека.
— Или оставляла свой след змея, — вставила Шелли. И, помолчав немного, прошептала: — А вот и еще одно «впервые» в моей жизни., .
— Что? — удивился Кейн.
— Я ведь еще никогда и никому не рассказывала про эту ужасную луну, луну цвета лихорадки… Я даже с мамой никогда об этом не говорила. Но мне всегда хотелось с кем-то этим поделиться — слишком уж тяжелыми, невыносимыми были эти воспоминания для меня одной…
— Но почему же? — спросил ее Кейн. — Сейчас, когда у тебя есть настоящий дом, где люди тебя понимают… Это ведь все в прошлом и уже никогда не сможет хоть как-то тебя затронуть.
Хотя голос Кейна был спокойным, совершенно нейтральным, его слова снова показались Шелли камешками, которые, падая на поверхность ее души, беспокоят ее, посылая рябь и волны во все стороны. И это не могло ее не пугать.
На какую-то долю мгновения она почувствовала себя снова семилетней девочкой — напуганной и одинокой, брошенной в самом сердце пустыни… И снова она держала в своей крохотной ладошке руку больной матери, которая не узнавала ее в бреду…
Кейн почувствовал, как напряглось все ее тело, и про себя выругался, проклиная свой слишком острый язык. Ведь разумность его слов только беспокоила и еще больше напрягала Шелли. И он должен был понять это раньше?
И еще до того как она открыла рот, чтобы возразить ему, он погладил ее по лицу и прошептал:
— Я уже успел тебе сказать, что на вкус ты гораздо лучше самого вкусного шоколадного печенья, а? — Произнеся это, Кейн приник губами к ее рту.
Шелли приняла его поцелуй с тем облегчением и чувством освобождения, которое быстро перерастает в настоящую страсть. Волны, которые теперь пробегали oo по ее телу, не имели ничего общего со страхом или неуверенностью. Их вызывали прикосновения его горячего языка, нежные, дразнящие. Слегка поворачиваясь, чтобы быть еще ближе к Кейну, она тем самым словно предлагала ему всю себя, не скрывая больше никаких своих чувств.
Эта ее эмоциональная искренность и возбуждала Кейна больше всего. Он поцеловал ее в губы так же открыто и честно.
Так они и сжимали друг друга в объятиях — нежно и страстно, с каждым мгновением прижимаясь друг другу все крепче и крепче, желая наконец, чтобы между их телами не оставалось никаких границ.
Кейн, отрывая губы от ее лица, опустил голову, лаская руками ее плечи, гладя Шелли все ниже и ниже. Ему стало трудно дышать… Он остановился — губы его и пальцы теперь были всего в нескольких дюймах от ее груди!
Шелли страстно вздохнула и, взяв его руку в свою, положила себе на грудь.
— Все в порядке, — сказала она. — Я не замру в страхе, как раньше, и, уж конечно, никуда от тебя не убегу.
Кейн поднял голову, страстно целуя ее губы, подбородок, крохотную бьющуюся жилку на шее…
— Нет, правда, правда, — горячо зашептала Шелли. — Теперь, когда я знаю, что ты вовсе не будешь смеяться над моим телом, я никуда от тебя не убегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116