– Я люблю его, – ответила Шошанна. – Он совсем не такой, каким старается показать себя, Лайза. Он… он замечательный.
– Знаю. У меня тоже замечательный муж, – поддержала ее Лайза. – Но это никак не решает судьбу отношений Фебы и Эли.
– Не сомневаюсь, когда-нибудь они решат ее. – Шошанна пожала плечами. – А сейчас, к несчастью, он демонстрирует благородство, а она пробует заменить страсть поэзией – им понадобится много лет, – мрачно предсказала она, – если их предоставить самим себе.
ГЛАВА 62
На следующий день поздно ночью госпиталь погрузился в свой обычный тревожный сон, нарушаемый редкой бранью или стоном, частым скрипом матрацев и легкими шагами обутых в шлепанцы ног. Феба, вызвавшись на ночное дежурство, подавала воду или просто дотрагивалась рукой до испуганного или капризного солдата.
Наконец все утихло, и только слышался скрип пера, она записывала в свою тетрадь стихи.
Эли тоже дожидался этих поздних тихих часов: завершив последний обход палат, погрузился в печальные воспоминания, собираясь написать письмо отцу Дэниела, но резко остановился, увидев Фебу, – она сидела за маленьким столом, склонив гордую голову, на написанные стихи упали ее темные локоны и капали крупные слезы. Девушка непроизвольно вздрогнула, увидев Эли, из ее ослабевших пальцев ручка упала на пол, раскрытыми ладонями она попыталась закрыть только что исписанную страницу. Все, и солдаты в том числе, привыкли, что Феба пишет и охотно читает вслух свои стихи, доктор также не обратил бы на них внимания, не сделай она этого непроизвольного движения. Значит, написанное в этот раз предназначалось только для нее, и он решил, что ему как доктору следует знать ее мысли и чувства.
– Можно? – спросил он, протянув руку к тетради. Феба прижала ее к груди.
– Нет, не могу показать, – протестовала она шепотом. – Это личное.
Твердым взглядом он посмотрел прямо в ее темные глаза.
– Дай, Феба. – И, как загипнотизированная, девушка подчинилась.
Пока Феба, закрыв лицо руками, тихо плакала, Эли прочел строки, на которых едва высохли чернила. Закончив чтение, заговорил не сразу, обдумывая дальнейшие действия.
– Подожди! – попросил он после минутных размышлений и исчез в темноте коридора.
Вернулся минут через пять.
– Тилли заменит тебя. Пойдем со мной.
Он помог ей встать, и Феба пошла послушно, как кукла, управляемая умелым кукловодом.
В комнате, служившей ему кабинетом и спальней, Эли тихонько подтолкнул ее к кровати. С необычной для нее апатией она осталась там, куда ее усадили.
– Прочтем твое стихотворение, Феба, но на этот раз вместе.
Кровь прилила к ее лицу, губы пытались выдавить единственное слово, которое так и не сумела произнести. Нет. Нет. Нет.
Не обращая внимания, Эли открыл тетрадь.
– Пожалуйста, – едва слышно прошептала Феба.
Он игнорировал ее просьбу, однако во время чтения крепко сжимал ее напряженную руку.
До тебя добраться нельзя
Ни в ранний, ни в поздний час.
Ни страны, ни города –
Смерть разделяет нас.
Дэнни, что ж ты теперь молчишь
В вечном доме в земле сырой?
Не придешь ты больше, не постучишь,
Не попросишь меня: «Открой!»
Эли выпустил ее руку и протянул тетрадь.
– Остальное прочти сама.
– Нет. – Она посмотрела в его суровое и непреклонное лицо, с трудом узнавая знакомые черты. – Я… я не могу, – жалобно просила бедняжка.
– Можешь, – чуть мягче сказал Эли, а затем снова неумолимо: – можешь, Феба.
И она прочитала:
Вот и конец мечтам моим.
Все пошло по канве иной;
Была я твоей невестой,
Никогда не стану женой.
Я осталась навек одна,
И тревога растет в груди:
Любви лишила война –
Одиночество впереди.
Ее голос задрожал, когда зазвучали последние слова, и она с яростью отбросила тетрадь. Эли опустился перед ней на колени, обнял плачущую девушку.
– Хотелось тебе или нет, но ты излила свою душу в этом стихотворении, Феба. Не сердись из-за того, что выдала свои сердечные тайны – нет ничего постыдного в оплакивании себя и Дэниела. У тебя есть право горевать о потере дома, детей, стабильности, своего собственного мужчины, который бы любил тебя. Ты горячая девушка, Феба, и тебе нужен горячий, любящий человек.
Почувствовав справедливость его слов, она оттолкнула Эли и уставилась на него открытыми глазами, а он рассудительно продолжал:
– По всему выходит, что мне надо стать этим мужчиной, Феба, твоим мужчиной.
Феба встала, ее голос задрожал от возмущения.
– Как ты можешь быть таким… это… это… Эли поднял тетрадь, разгладив скомканные страницы.
– Все нормально, – заговорил он спокойно, глядя на стихотворение снова. – Это то, чего мне хотелось, Богу известны мои мысли и желания. Это и то, о чем думал Дэниел, наказывая заботиться о тебе, когда сам не сможет. А если посмотреть правде в глаза, то этого ждешь и ты, Феба.
– Как ты можешь так говорить? – задохнулась от возмущения Феба, и слезы брызнули у нее из глаз. – Как смеешь даже думать об этом. Дэниел умер так недавно!
– Ты сказала об этом, Феба… и написала: в одной строчке оплакиваешь Дэниела, а в другой пугаешься старости, не испытав любви и страстных объятий.
Продолжая говорить, Эли открыл сервант и налил своего сладкого вина в маленький стаканчик.
– Наберись храбрости, посмотри правде в глаза, Феба. Моя любовь открыта для тебя сейчас, как и все это время, мои руки ждут тебя. Мне… тоже не хочется прожить свою жизнь в одиночестве.
Она не ответила, ему пришлось вложить стакан в ее безжизненные пальцы.
– Выпей, оно вдохнет в тебя новые силы. Феба перестала плакать, хотя на ее щеках все еще оставались следы слез. Осторожно поставив полный стакан на письменный стол, она пробормотала какие-то слова, едва уловимые, вызвавшие настороженность доктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121