Крейг, обеспокоенная отношением окружающих к Лайзе, после тайного разговора с Кэтрин, проявила неожиданный интерес как к дневным общественным мероприятиям, так и к вечерним приемам, на которые они постоянно приглашались.
– Это мама уговорила тебя? – проворчала Лайза в один из прекрасных сентябрьских дней, когда пришлось отложить пикник с Арендом только потому, что надо было успеть приготовить платья и уложить волосы к скучному приему у местного судьи Зиглера.
– Ну, конечно же, она, – ответила Крейг с обычной поразительной прямотой. – Ты же не думаешь, что я добровольно согласилась бы провести этот изумительный день, слушая, как два зиглеровских сынка, заикаясь, начнут говорить комплименты и смотреть на меня поверх тарелок влюбленными глазами, а их мать, находясь справа от меня, станет уверять, как счастлива будет любая девушка, заполучив одного из ее сыночков, а отец подсчитывать в уме, каким богатством, кроме Грин-Гейтс, я владею.
– Зачем же нам ехать к ним? Могли бы послать свои извинения.
– Ну и тупая же ты, Лайза. Все делается для того, чтобы вернуть тебя в респектабельное общество.
– Не нуждаюсь в этом одолжении, спасибо.
– Действительно глупа! А кому это интересно? Ты должна думать о семье и о том ужасном положении, в котором она находится. Они ведь ничего не совершили, но если тебя отвергает общество, родные в знак солидарности должны тоже перейти в разряд отверженных, – уточнила Крейг. – Весьма пикантное положение, если учесть, что им придется прожить здесь всю оставшуюся жизнь. А каково будет Аренду, когда начнет подыскивать жену?
– Уже нашел, маленькая глупышка. Разве не знаешь, что он хочет тебя?
– Конечно, знаю, – пожала плечами Крейг, – но он в том возрасте, что и мальчики Зиглера. В следующем месяце ему приглянется кто-нибудь еще. Ну как насчет приглашения?
– Если надо пойти, значит, пойду, – проворчала Лайза, – но у меня такое ощущение, что занимаюсь благотворительностью.
– Терпи! – ласково посоветовала Крейг. Лайза сделала грубый жест.
– Не беспокойся, вытерплю, – резко ответила она, сознавая, что ради матери должна выносить и скуку, и задевающее самолюбие покровительство, лишь бы быть снова принятой в местное общество.
Крейг получила повелительное предписание от отчима вернуться домой в самом начале октября. К этому времени L'affaire племянника священника, как ее подруга и бабушка Микэ привыкли это называть, стало забываться.
– Должна ехать, – обратилась Крейг к Лайзе, поднимая глаза от письма, только что доставленного из города. – Не потому, что отчим требует этого, конечно, но… послушай. – И она с беспокойством прочитала вслух: – «Твоя дорогая мать нездорова и великодушно скрывала истинное состояние, чтобы не причинить тебе боль и не помешать легкомысленным удовольствиям, которыми ты наслаждаешься…»
– Звучит так, – заметила Лайза после минутного раздумья, – как будто он и является тем человеком, который хотел бы запретить тебе эти «легкомысленные удовольствия».
– Так оно и есть. Ему ненавистна даже мысль, что я могу развлекаться где-то без его надзора. Но все равно, – она слегка нахмурилась, просматривая следующий абзац. – Не могу остаться, Лиззи, – решила она, не то сожалея, не то извиняясь. – Даже если не все так серьезно, мама, возможно, впала в уныние. Если я нужна ей…
– Конечно, ты должна поехать, – успокоила ее Лайза. – А если окажется, что это ложная тревога, всегда можешь вернуться. Или, если хочешь, соберу все свои силенки, чтобы вынести мистера Кохрана, и приеду в Грин-Гейтс, когда твоей матери станет лучше.
Крейг поднялась с кровати, где они сидели, скрестив ноги, и пренебрежительно швырнула письмо отчима на пол.
– Ловлю на слове, – сказала она. Оказалось, что миссис Кохран действительно серьезно больна, и ее выздоровление затянулось. Прошла еще одна зима и весна, прежде чем Лайза нанесла обещанный визит в Грин-Гейтс.
ГЛАВА 7
Казалось, до большей части жителей Трентона не дошли или не тронули их сердце события лета 1776 года, когда далеко от них, в Филадельфии, кучка, похоже, сумасшедших, назвавших себя конгрессом, объявила тринадцать колоний суверенной страной, свободной и независимой от британского правления.
Британские солдаты, разбросанные по всему Джерси, со смехом уверяли, что это детская вспышка раздражения, не представляющая для них серьезной опасности, так как армия Его Величества для того здесь и находится, чтобы отшлепать капризных колонистов и отправить без ужина в постель – дисциплинарное наказание, которое закаленным британским войскам легко осуществить против неопытных провинциальных новобранцев.
Обе группировки – стойкие либералы и горячие лоялисты – попали в одну и ту же беду; многие другие проводили двойственную политику, молчаливо выжидая, в какую сторону подует сильнее ветер.
В Грин-Гейт рассуждения мистера Кохрана в это время стали не такими лицемерными, как прежде, так как он не видел смысла принимать сторону Америки, будучи уверенным, что Великобритания окажется в выигрыше в любом случае.
Стараясь показать свою преданность, Кохран, преодолев отвращение к легкомыслию, открыл двери Грин-Гейтс, широко и гостеприимно, для любого офицера короля Георга, расквартированного в округе. Лучшие вина, которые очень экономно расходовались после смерти прежнего хозяина, были принесены из подвалов Сент-Джона. Прекрасная еда дополняла его стол.
Мистер Кохран удивил даже критически настроенную падчерицу, не пожалев нескольких пенсов для оплаты скрипачей, оказавшихся среди его работников, – те играли по вечерам, и не только музыку для слуха, но и такую, под которую она с Лайзой могла бы танцевать с британскими офицерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121