– Как будто не чувствую этого, – согласилась Лайза, спускаясь с ним вниз, чтобы встретить молодого человека плотного телосложения и с открытым лицом, белокурыми волосами, коротко подрезанными спереди и завивающимися сзади, придающими ему невинное выражение.
– Лайза, это Дэниел Люти, затребованный мною из полка, моя правая рука в госпитале Грейс-Холла. Ни одна женщина не борется с грязью, болезнями и беспорядком более упорно, – заверил ее Эли, дружески похлопывая своего друга по плечу. – А это, Дэниел, миссис Микэ, добрый ангел Грейс-Холла, которой нравится, чтобы ее называли мисс Лайза. А вот это энергичное создание известно под именем Джей-Джея.
Дэниел только снисходительно улыбнулся двум взрослым, в то время как Джей-Джею протянул обе руки. Малыш с удовольствием перебрался в случайные объятия своего нового обожателя, сразу же ухватившись за бахрому на рукавах его охотничьего блузона и издавая ласковые сентиментальные звуки одобрения.
– Вы голодны, Дэниел? – спросила, улыбаясь, Лайза, а когда мужчины расхохотались, добавила: – Вы смеетесь, потому что я задала такой глупый вопрос?
– Нет, Лайза, вопрос не глупый для человека, который не знаком с армией. Скоро ты узнаешь, что вряд ли можно встретить солдата, который постоянно не умирал бы от голода.
– Мое скитание было очень долгим, мадам, простите, мисс Лайза, – быстро поправился Дэниел, – и я чувствовал, что надо спешить, поэтому не тратил время на поиски съестного, и мне нечем было заправляться. Если доктор Бен говорит «сделай сейчас», обычно это означает, что все должно было быть сделано еще вчера.
– Ну, а у нас сейчас нет недостатка ни во времени, ни в пище. И доктор Бен не может требовать от вас работы, прежде чем вы полностью «заправитесь», к тому же сейчас у нас больше обслуживающего персонала, чем пациентов.
– Ешь и отдыхай сегодня, рядовой Люти, – посоветовал Эли, добавив: – Это последняя наша возможность: к концу недели палаты, вероятнее всего, окажутся переполненными.
– Идите со мной в кухню, Дэниел, – предложила Лайза, забирая у него Джей-Джея. – Там можно сесть возле огня и погреться во время еды, а то вы выглядите наполовину замерзшим.
– Не помню, чтобы когда-нибудь еще было так холодно, мадам, как этой зимой, – кажется, отморозил даже свою за… – Он прервал себя, смутившись так, что покраснели не только щеки, но даже мочки ушей. – В моей жизни еще не было случая, когда бы нужно было так много времени, чтобы отогреться.
Когда все собрались в кухне, теплой и благоухающей вкусными запахами, Лайза указала на стул, стоящий недалеко от плиты.
– Садитесь, Дэниел, – предложила она, озорно сверкнув глазами. – Надеюсь, там вы скоро согреете свою задницу.
Дэниел широко разинул рот от изумления, затем усмехнулся, а Эли откровенно засмеялся, и только Тилли, помогавшая накрыть стол, постаралась сохранить приличия, гневно запротестовав:
– Мисс Лайза!
– Это же армейский язык, Тилли, – успокоила ее Лайза. – Тебе следует быстрее привыкнуть к нему, потому что в противном случае, когда прибудут солдаты, будешь постоянно испытывать шок.
– Вот уж не собираюсь привыкать! – заявила Тилли решительно.
Но ее хозяйка оказалась лучшим пророком. Когда госпиталь в Грейс-Холле начал работу, тонкости этикета смылись накатывающимися волнами естественных нужд и эмоций: страдающие мужчины не очень-то помнили о манерах и не заботились о приличных выражениях, да никто и не ждал от них этого. Все девушки, по примеру Лайзы, быстро научились выносить запахи, ругань и страдания солдат, от чего несколькими неделями раньше их бы просто стошнило.
Лайза продолжала спокойно стоять рядом с Эли, когда изможденный, скандальный, бородатый солдат с дикими криками навел прямо на них ружье.
– Если вы, кровопийцы, попробуете отрезать мою больную ногу, клянусь, использую это ружье, чтобы снести ваши проклятые головы!
А позже, когда ему дали успокоительную дозу опиума и он слишком ослабел, чтобы бороться с ними, Лайза прижала своим телом верхнюю часть его туловища, Дэниел держал остальную, лишив его возможности двигаться. Каждым нервом, несмотря на восковые пробки, которыми были заткнуты уши, она чувствовала звук пилы, которой Эли прокладывал свой жестокий путь через ткани и кости.
Она научилась улыбаться и отвечать на дерзость солдат, таких, например, как тот мальчик из Ред-Брука, который однажды протянул руку и бесстыдно ущипнул ее за зад, грубо сказав при этом:
– Ты не станешь возражать, девушка, если я попользуюсь тобой за амбаром в одну из лунных ночей?
Она перенесла это, потому что Эли объяснил после первой ее ужасной реакции, что у этого семнадцатилетнего паренька из Ред-Брука никогда, наверно, не было женщины, и вряд ли он выживет, чтобы иметь ее в будущем.
Лайза поняла, что большая часть солдатской ругани – простая развязность, а вульгарная речь – привычка. Их грубость служила своего рода самозащитой от страданий, страха перед будущим и боязни не иметь его.
Они не хотели замерзать, голодать или умирать, не собирались лишаться частей своего тела; молодые солдаты скучали по мамам и папам и часто умирали, так и не увидев их; некоторые страстно стремились к своим возлюбленным, а те, кто старше, – к женам и детям.
Одним из самых универсальных лекарств в госпитале Грейс-Холла оказался, как быстро выяснилось, Джей-Джей: сладко улыбающийся, иногда плачущий и капризный малыш служил всем им очевидным доказательством вечности мира.
Лица мужчин расплывались в непроизвольной улыбке, когда какая-нибудь из женщин появлялась с Джей-Джеем на руках в дверях главной палаты, в которой находились солдаты с ампутированными конечностями или нуждающиеся в ампутации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121