— Ненавижу его, — сказала она.
— Я не виню тебя, — мягко ответил Гарет. Он всегда был понятливым и терпимым человеком. — Я слышал, ты собираешься поселиться в деревне, в доме своего отца, одна, в обществе одних лишь служанок.
— После церемонии посвящения Эдварда в рыцари я тут же покину замок, — подтвердила Глориана.
Гарет вывел ее из шумной залы в прохладный коридор, тускло освещенный масляными светильниками, вделанными в стены. Глориана опустила маску и рухнула на скамейку. Силы оставили ее, но она устала не от танцев. Попытки сохранить достоинство истощили ее до предела. С того момента, как вернулся Дэйн, она чувствовала себя хрупкой, словно яичная скорлупка.
Опершись ногой о скамью, Гарет несколько мгновений молча смотрел на нее. Затем он вздохнул, и Глориана впервые заметила, что он постарел.
— Ты должна понять, — сказал Гарет, — что молодая девушка не может и не должна жить одна, без родственников или супруга.
Глориана отшвырнула маску.
— Тем не менее, — ответила она, — я собираюсь жить одна. У меня есть золото, я найму себе охранников, которые будут защищать меня. Что же касается моей собственности, то меня она попросту не волнует.
— А кто же тогда защитит тебя от твоих охранников? — спросил Гарет. — Ты сильная, решительная, Глориана, но ты женщина. — Он указал рукой в сторону зала, откуда доносились крики и пьяный хохот. — Слышишь, как гогочет этот сброд за столами? Половина из них воспитана хуже моих охотничьих псов. Они никогда не станут подчиняться женщине. Мало того, они просто-напросто опасны. — Гарет помолчал, давая Глориане время осмыслить свои слова, а затем продолжал: — Я поклялся твоему отцу, что сохраню твою репутацию и твою добродетель в том случае, если этого не сможет сделать твой муж. И я сдержу свое слово, Глориана, поверь мне. Если ты попытаешься помешать мне, я приму соответствующие меры.
Глориана, вцепившись в юбку, сжала кулаки.
— Ты обещал заботиться обо мне, когда я была еще ребенком, — ответила она, стараясь сохранить спокойствие. Она любила Гарета, он всегда был добрым и щедрым. — Но я уже давно выросла. Мне принадлежат земли и состояние. Я могу идти, куда хочу, и делать, что хочу!
— Откуда у тебя подобные мысли? — пробормотал Гарет, начиная терять терпение.
Глориана вспомнила про тот, другой мир, который она оставила, когда ей было пять лет. Наверное, это и было ответом на вопрос Гарета. Но вслух она этого, конечно, не сказала.
— Ты такой же, как и твой брат, — заявила она, — Кенбрук мечтает заточить меня в монастырь в угоду своей совести, и ты, Гарет, ты, который всегда был моим другом, намекаешь, что превратишь меня в узницу, если я не подчинюсь твоей воле.
Гарет казался пристыженным, но спустя мгновение сознание собственной правоты вернулось к нему. Многие непокорные женщины заканчивали свои дни в заключении в башнях, глядя в узенькое окошко на смену времен года. Они так и не касались земли до тех пор, пока их не зарывали в нее.
Когда, наконец, Гарет нарушил затянувшееся тягостное молчание, голос его показался Глориане чужим.
— Я люблю тебя, как сестру, нет — как дочь, — сказал он, — но тебе придется считаться с моими желаниями, Глориана Сент-Грегори, или ты пожалеешь, что появилась на свет.
Глориана поднялась со всем возможным достоинством. Она взглянула в глаза лорду Хэдлей, хозяину замка и всех окрестных земель, за исключением Кенбрука. Не решаясь заговорить, Глориана склонилась в нарочито низком поклоне, повернулась на каблуках и поспешила вернуться в залу.
В дверях Глориана столкнулась с Мариеттой, которая уходила в сопровождении своей служанки. Дэйн стоял в окружении своих людей. Компанию им» составляли уэльсец и краснолицый Гамильтон Эгг. Солдаты и служанки, разносящие еду и питье, расселись на скамейки и прямо на столы и без устали хлопали жонглерам и мимам.
Глориане стало противно, и она поискала глазами Эдварда. Тот пробирался сквозь толпу к своему брату. Лишь отец Крадок еще оставался за главным столом, когда Глориана взбежала по ступеням, чтобы с помоста лучше обозреть происходящее. Она полагала, что Эдвард сумеет положить конец этому пьяному безобразию. В конце концов он уже почти рыцарь.
— Печальное зрелище, — проговорил святой отец со своего места за опустевшим семейным столом. — Грех вошел в замок Хэдлей, миледи.
Глориана не стала еще больше расстраивать своего доброго учителя и не сказала, что грех проник в замок еще раньше.
— Не волнуйтесь, — рассеянно успокоила она его. — Эдвард положит конец этому безобразию.
Эдвард наконец добрался до центра гудящей толпы. Он сказал Дэйну несколько слов, тот ответил ему громким взрывом хохота, хлопком по спине, чуть не сбившим Эдварда с ног, и налитой доверху кружкой темного пива. К удивлению и разочарованию Глорианы, Эдвард закинул голову, поднял кружку к губам и не отрываясь осушил ее. Солдаты дружным рёвом выказали ему свое восхищение. Громче всех орал муж Глорианы, порядком набравшийся Дэйн Сент-Грегори, пятый барон Кенбрук.
— Они споили Эдварда! — взорвалась Глориана, подбирая юбки, чтобы спуститься вниз и во всем разобраться. Но преподобный Крадок поднялся со своего места и остановил ее, придержав за руку.
— Ты бессильна что-либо сделать, дитя мое, — сказал святой отец. Его голос, посвящавший Глориану в тайны латыни, французского, математики и истории Греции, обучавший навыкам стрельбы из лука и лечения травами, возымел на нее успокаивающее действие. — Если ты хочешь угодить своему престарелому учителю, ступай к себе в комнату и оставайся там, пока колокол не возвестит утреннюю мессу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101