– О, Ангел, похоже, ты попала в беду, не так ли?
Бонни вздохнула, озябшая, жалкая, глубоко пристыженная. Мнение Форбса для нее, конечно, не имеет ровно никакого значения, но если не обманывать себя, мнение Элая – совсем другое дело.
– Думаю, что я прогорела, – сказала она.
Форбс молча вытащил сигарету из внутреннего кармана пиджака и, прислонившись к косяку двери, закурил.
– Элай Мак Катчен – единственный человек, с которым я не могу связываться, – проговорил он с несвойственной ему прямотой. – Но никто в «Медном Ястребе» не управится с делами лучше, чем ты. Ведь вы развелись с ним, не так ли?
Бонни оформила развод импульсивно, рассердившись, что Элай ушел на войну, отнял у нее магазин и довел его до плачевного состояния. Она вновь пожалела об этом и, как всегда, подумала, что поспешила.
– Элай Мак Катчен не имеет права распоряжаться мною, Форбс, – заявила она, вскинув испачканный подбородок. – Впрочем, как и любой другой.
– Зато у него есть кое-какие права на меня, Ангел, – ответил Форбс с отсутствующим видом.
– Ему не нравится, как ты управляешь заводом, – заметила Бонни. – Но поскольку мы оба в беде, нам следует поддерживать друг друга.
Форбс засмеялся. Боец по натуре, он только приветствовал бы этот скандал, не будь в нем замешана Бонни.
– Значит, ты признаешь, что попала в беду, да?
Бонни понурилась и кивнула. Она подумала о дочери, о магазине, о положении, которое занимала в Нортридже (как-никак мэр!) и почувствовала прилив решимости.
– Я не дам Элаю запугать себя, Форбс. У меня есть причины бороться с ним, и я буду бороться, клянусь Богом!
Форбс в сомнении покачал головой.
– Ты разве забыла, кто такой Элай, Бонни? Мы имеем дело не с жалким кочегаром или лесорубом, знай же, твой бывший муж – человек, подобный Вандербильду, Рокфеллеру и Астору.
– Я с ними встречалась, – фыркнула Бонни, забыв в этот момент, как не вяжутся эти слова с ее нынешним жалким видом. – Они люди как люди.
Злобно ухмыльнувшись, Форбс обнажил свои красивые зубы.
– Ну, Ангел, если ты вступаешь в игру, то и я тоже. Мы выступаем против льва, вот так-то!
Несмотря на серьезность ситуации, Бонни рассмеялась. Гордо, как королева, она прошла мимо Форбса и направилась вниз по улице к «Медному Ястребу».
– Почему ты никогда не говорил, что у тебя такая роскошная ванная? – спросила она. – Честное слово, просто грех не сказать об этом, Форбс Даррент!
Форбс казался безмерно счастливым, когда, догнав ее, пошел рядом с ней.
– Это мой единственный грех, душа моя.
Бонни внезапно охватила дрожь, но вовсе не потому, что она промокла. Она поняла: Форбс совершенно прав, Элай – один из самых могущественных людей Америки. Если его гнев не остынет и в нем не проснется доброта, он может сокрушить не только Форбса, но и ее, Бонни.
Дотти Терстон принесла Бонни платье и помогла ей привести в порядок прическу, в ее глазах светилась легкая зависть.
– Форбс еще никому не разрешал пользоваться своей ванной, – сказала она вполголоса, так как танцзал уже заполнялся шахтерами, отпускающими соленые шуточки, рабочими и овцеводами. Вскоре заиграет оркестр, и начнутся танцы. Бонни вдруг почувствовала, что боится этого вечера, как никогда прежде.
«Ты же знаешь, что это от перенапряжения», – убеждала она себя, с беспокойством оглядывая толпу грубых мужчин, ожидающих первых тактов музыки, чтобы во время танцев ощутить близость женщины.
– Не знаю, как это ты решилась бросить такого мужчину, – болтала, подбоченившись, Дотти. Она, как и Бонни, разглядывала собравшихся. – Элай Мак Катчен – мечта любой женщины, да к тому же у него куча денег.
К счастью, заиграла музыка, и Бонни не пришлось отвечать. Она танцевала сначала с Тимом Римером, работавшим десятником на заводе, затем с Джимом Снидером, мужем Минельды. Во время вальса Джим обычно крепко прижимал к себе партнершу, а так как пока были одни вальсы, Бонни стоило немалого труда держать его на расстоянии.
– Я слышал, Минельда сегодня малость распустила руки, – заметил он, прижимая к себе Бонни все теснее.
– Да, – ответила Бонни, вспоминая поднятый топорик и не слишком справедливую ненависть Минельды, – мы поговорили.
– Я постоянно внушаю ей, чтобы сидела дома и занималась хозяйством, но она не слушает.
– Да, – рассеянно отозвалась Бонни, разглядывая через его плечо танцующую публику.
Наконец музыка кончилась, Бонни с облегчением вздохнула и, обернувшись, увидела рубашку Элая Мак Катчена. Она перевела взгляд от элегантной бриллиантовой булавки на галстуке к чисто выбритому подбородку. Золотисто-карие глаза посмотрели на нее, Элай схватил ее руку и всыпал на ладонь столько входных жетонов, что, не поместившись на ней, медяшки посыпались на пол.
Увидев бесстрастное лицо Элая, Бонни ощутила себя в еще большей опасности, чем раньше, когда шла сюда с Форбсом. Хуже всего то, что она любит этого человека, который так легко может уничтожить ее.
Музыка вновь заиграла, и Бонни, не думая об упавших на пол жетонах, оказалась в объятиях Элая. Танцуя с ним, она наблюдала за выражением лица Элая, чтобы угадать его настроение, но не могла прочесть на нем ровно ничего. Весь этот вечер Бонни танцевала только с Элаем, и никто не осмелился возражать.
В полночь оркестр перестал играть, и волшебство кончилось. Элай накинул на плечи Бонни светло-голубую накидку – воспоминание о лучших днях в Нью-Йорке – и увлек ее вниз к ожидающему на улице экипажу.
– Ты должна кое-что объяснить мне, – сказал он, когда они поехали.
Глава 6
Бонни была не готова к объяснениям. Она сидела, оцепенев, на краешке сиденья, покрытого дорогой тканью, и куталась в свою накидку от апрельской прохлады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84