Она прижалась к нему во сне, нежная и душистая, и его передернуло от боли, когда он подумал, что Бонни – одна из женщин Даррента, торгующих собой. Элай не верил, что в «Медном Ястребе» она только танцует, хотя, видит Бог, он больше всего хотел верить в это.
Слезы все лились из его глаз. Элай осторожно встал с кровати, нашел свои вещи и медленно оделся. Он долго смотрел на Бонни с горечью в душе, в лунном свете Элай отчетливо видел контуры ее фигуры, блестящие волосы, длинные ресницы. Боль, которую испытывал Элай, была несравнима ни с чем, что он переживал прежде.
Он вспомнил, кем прежде была Бонни. Она отдалась ему так же, как отдалась бы любому, кто заплатил бы ей. Ее неистовое сопротивление – обычный прием, часть ремесла, как и возгласы счастья, мольба и умение удовлетворять любые его капризы. Она никогда не вела себя так во время замужества, да он и не просил об этом. Так, где же Бонни научилась этому?
Эта загадка потрясла Элая до глубины души.
Внезапно решившись, он вытащил из бумажника крупную банкноту, положил ее на ночной столик и вышел из спальни.
Бонни просыпалась медленно, потягиваясь сладко, как кошка. Она поняла, что Элая уже нет в постели, но не придала этому значения, так как знала, что он встает рано. Возможно, он куда-то спешил.
Привычные утренние звуки доносились из кухни: позвякивание крышек, плеск воды. Бонни села на кровати, зевнула, прикрыв рот рукой, и улыбнулась, услышав, как Кэтти поет «Возьми меня домой к маме». Розмари, маленькая, пухлая, вбежала в спальню с радостным криком, забралась в кровать и примостилась возле Бонни. Наконец-то наступили те драгоценные минуты, когда Бонни Мак Катчен чувствовала себя счастливой. Ночь она провела с самым дорогим для нее мужчиной, который с неистовой страстью любил ее. Сейчас, этим ярким солнечным утром, она могла поиграть с дочуркой. О, как легко быть доверчивой, когда жизнь, до краев наполненная любовью, кажется такой приятной.
Аромат свежесваренного кофе наполнил комнату, и Бонни, увидев свой халат, брошенный возле кровати, потянулась за ним. Она улыбалась, завязывая пояс, но улыбка мгновенно исчезла, когда она заметила под лампой свернутую банкноту.
Сначала Бонни не могла понять, что это значит. Элай был щедр, часто оставлял Бонни чек, уходя на работу.
Она села на край кровати и опустила руки на колени, сердце защемило от дурного предчувствия. Она взяла банкноту дрожащими пальцами: пятьдесят долларов!
Почувствовав дурноту, Бонни закрыла глаза и судорожно вздохнула. Элай был не из тех мужей, которые оставляют по утрам наличные своим избалованным женам на безделушки или билеты в театр. Ей вдруг открылась страшная правда: Элай теперь чужой, и пятьдесят долларов – плата за услуги.
Банкнота, выскользнув из пальцев, упала на пол. Бонни поднялась с кровати, пересекла комнату и закрыла дверь, чтобы заглушить смех Роз и пение Кэтти.
Слезы струились по щекам Бонни, пока она умывалась, одевалась и причесывалась, но она не проронила ни звука. Когда она присоединилась к Розмари и Кэтти на кухне, ее глаза, красные и опухшие, были уже сухими. Бонни не хотелось, есть, она выпила только кофе, пока Роз и Кэтти ели яйца и тосты. Она не замечала встревоженных взглядов Кэтти и уклончиво отвечала на ее вопросы. Когда завтрак закончился, Бонни прошла в спальню и подняла банкноту с коврика, решив вернуть ее законному владельцу.
– Пожалуйста, оставь эти тарелки, – сказала Бонни, вернувшись на кухню и застав Кэтти по локти в горячей воде, – я займусь ими сама. Мне надо выполнить одно поручение, но это не займет много времени.
Смущенная и заинтригованная Кэтти вытерла руки о передник.
– Что-нибудь случилось, мэм?
Бонни не могла сказать ей правду, но боялась, что, поддавшись отчаянию, сделает это.
– Я попросила бы тебя открыть магазин, – сказала она, отводя глаза.
К счастью, Кэтти не проявила настойчивости:
– Мы с Роз присмотрим за магазином. Можете не торопиться.
– Спасибо, – сказала Бонни и вышла.
«Слишком многолюдно на улицах для рабочего дня», – рассеянно отметила она, направляясь к дому Джиноа. Она заметила что-то еще необычное, но не могла понять, что именно.
Не думая об этом, Бонни подошла к воротам Мак Катченов и направилась к дому. Элай стоял на широкой веранде, оживленно, хотя и негромко разговаривая с Сэтом Кэллаханом.
Увидев Бонни, Сэт тепло поздоровался с ней. Их отношения всегда носили формально-дружеский характер.
Взгляд Бонни приковался к Элаю и его тарелке с тушеной картошкой. Ей казалось, что еда задымится от ее взгляда. Хотя Элай был совершенно спокоен и молчал, Сэт кашлянул и поспешил в дом, закрыв за собой дверь.
Бонни, потная от возбуждения, со скомканной в руке банкнотой, придерживая юбки, поднялась по ступенькам. Она решительно приблизилась к Элаю и встала перед ним, подняв голову, чтобы взглянуть ему в глаза.
Элай упорно смотрел в сторону. Его челюсти были сжаты, в золотисто-карих глазах горел недобрый огонь, но Бонни поняла, что первым он не заговорит.
– Доброе утро, – сказала Бонни, – завтракаешь?
Элай взглянул на тарелку и сглотнул, хотя во рту у него ничего не было с той минуты, как он увидел Бонни.
Точным движением Бонни воткнула свернутую в трубочку банкноту в середину его тарелки.
– Съешь это, мистер Мак Катчен, вместе с завтраком.
Элай открыл было рот, но тотчас закрыл его. Впервые за всю свою жизнь он лишился дара речи. Бонни улыбнулась, взглянула на тарелку, из которой торчала банкнота, как свечка в праздничном пироге, и ткнула тарелку ему в грудь. Затем она гордо повернулась, спустилась по ступенькам и направилась к выходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84