- Какой... покойник?
У него, бедного, все перемешалось в голове. Я наседала:
- ...А как подрос наш орелик... Годков двенадцать было ему... Убе-
гу, говорит, в актеры, лицедеить буду на сцене... В труппе господина
Флобастера... Тут уж его батенька, дедушка твой, хворостину как взя...
- Вы, наверное, сумасшедшая, - осторожно предположил он. - Или пе-
репутали имя.
Он пятился, и при этом все быстрее и быстрее, досадуя, наверное,
что ему попалась на редкость прыткая и ловкая старуха:
- Я?! Помилуй, деточка, я уж восемьдесят лет как все помню! Актри-
са его сманила, и ведь так себе актриска, ни рожи ни кожи...
Он побагровел, резко повернулся и пошел прочь; я нагнала его и по-
бежала рядом; по дороге попалась лужа, и я в азарте перемахнула так,
что по поверхности воды пробежала рябь. Он замедлил шаг и подозрительно
на меня покосился. Чтобы загладить оплошность, я закряхтела с удвоенной
силой; седые патлы забились мне в рот:
- Тьфу... Сынок... Тьфу... Не беги... пожалей... старуху... Акт-
риска то... паршивая была, это я тебе гово...
С неба обрушился грохот колес. Прямо перед моим лицом оказался ка-
рий лошадиный глаз в венчике из длинных ресниц; еще мгновение - и круг-
лые мохнатые копыта втоптали бы меня в мостовую. Заорал кучер, в потоке
его слов я разобрала только "старую суку"; обжигающее конское дыхание
отодвинулось - и карета, огромная, золоченная, пузатая как боров карета
прокатила мимо, окатив меня грязью, ослепив мельканием спиц, обругав
черным языком ливрейного лакея, громоздившегося на запятках...
...Моя брань догнала его в спину; он обернулся, и я еще успела
увидеть, как вытянулось и побагровело лакейское лицо. Карета давно
скрылась за углом, а я стояла посреди улицы и орала, как базарная тор-
говка, ругалась сквозь навернувшиеся на глаза слезы, бранилась вслед,
пытаясь криком изгнать запоздалый ужас - еще волосок, и переехали бы...
Потом я обнаружила, что стою с непокрытой головой, что волосы
растрепались у меня по плечам, а замечательный плащ из фарса о Три-
ре-простаке зажат у меня в опущенной руке и купает в луже свои седые
космы.
Мой недавний собеседник стоял чуть поодаль, и на лице его медленно
сменяли друг друга всякие противоречивые чувства. Очевидно, превращение
согбенной старухи в молодую и очень скандальную особу произвело на пар-
ня исключительное впечатление.
- Посетите представление, внучек, - сказала я ему сухо. - Труппа
господина Флобастера, самые смешные на свете фарсы...
Развернулась и ушла, волоча плащ по мостовой и проклиная свой глу-
пый, неожиданный, абсолютно бесполезный авантюризм.
Изрядно поплутав, я вернулась к месту нашей стоянки, получила вы-
волочку от Флобастера и выстирала плащ в кадушке с ледяной водой. Жена
нашего хозяина - веселая молодуха - вертелась вокруг да около, ей было
любопытно поглазеть на бродячих комедиантов.
- Милейшая, - обратилась я к ней, - вы слыхали когда-нибудь о гос-
подине по имени Эгерт Солль?
Она чуть не подскочила:
- Полковник Солль? Как же, это, милая, герой... Это, милая, если б
не он, так и город спалили бы, уж лет двенадцать или больше, как наскок
этот был... Ты молодая, может, не помнишь, но уж слыхала, наверное, кто
их знает, откуда набежали, как саранча, орда громадная, бешеные, голод-
ные и по-нашему не понимали... Резали и старых, и малых. Осада была,
бургомистр-то растерялся, начальник стражи убег... Полковник Солль,
долгих лет ему, тогда еще не полковник... Вот уж кто боец, так это бо-
ец, стражу собрал, людей собрал, муж мой ходил, вот... Отбили извергов
этих, со стен поскидывали, кого в лес загнали, кого в реке потопили...
Ну, и своих положили - меньше, чем в Мор, а все поредел город... А если
б не полковник Солль, так не знаю, девонька, что было бы, сожгли бы,
пограбили, перебили да и все...
Я поблагодарила разговорчивую женщину. Плащ висел на ветхой верев-
ке, заливая землю мыльными потоками.
Поистине, стыд - чудовище с горящими, как угли... ушами.

* * *

Кабинет назывался кабинетом декана Луаяна, хоть сам декан умер
двадцать лет назад и никто из теперешних студентов никогда его не ви-
дел. Декана помнил кое-кто из профессоров; господин ректор, немощный
старец, любил прервать лекцию ради рассказа о замечательном человеке,
когда-то поднимавшегося на эту славную кафедру. Впрочем, самой живой
памятью о декане Луаяне была его дочь, госпожа Тория Солль, которая
царствовала в библиотеке, читала лекции и вершила научный труд в старом
кабинете отца. Впервые в истории столь замечательного учебного заведе-
ния в святая святых науки была допущена женщина; Тория считалась дос-
топримечательностью, поскольку была, ко всему прочему, безукоризненно
красива и счастлива в браке, а мужем ее был герой осады, полковник
Солль.
...Эгерт почтительно стукнул в тяжелую, до мелочей знакомую дверь.
Тория восседала за огромным столом отца, простиравшемся перед ней, как
усеянное фолиантами поле боя. С двух деревянных кресел с высокими спин-
ками вскочили навстречу Соллю двое достаточно молодых еще профессоров.
После церемонного поклона оба, заизвинявшись, сейчас же сослались на
неотложные дела и шмыгнули прочь.
- Ты мне разогнал ученый совет, - сказала Тория.
Эгерт усмехнулся широко и плотоядно - будто сама мысль о бегстве
ученых мужей доставила ему удовольствие. Гордо окинув взглядом опустев-
шую комнату, он плотно прикрыл за беглецами входную дверь.
- Что-то случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20