От страха, от неизвестности, от нервного напряжения последних дней. Прохожие поворачивали головы, смотрели на рыдающую девушку. Сашке казалось, что она нырнула глубоко в море и сквозь толщу воды видит белесые лица глубоководных рыб.
– Очень плохо, но не ужасно, – наконец сказал человек в черных очках. – В конце концов, даже полезно – научит тебя дисциплине. Второй такой промах обойдется дороже, и не говори, что я не предупреждал.
Он повернулся и пошел прочь, оставив Сашку реветь возле киоска и мотать головой на участливые вопросы прохожих. Забившись на парковую аллею, почти пустую в этот час, и нащупав на дне сумки носовой платок, она наконец-то смогла подобрать сопли, но успокоиться так и не сумела.
Ее собственные темные очки, прошлогодние, с тонкими дужками, скрыли красноту глаз и опухшие веки. Надвинув кепку низко на лоб, Сашка шагала вниз по улице, не глядя на людей, не поднимая глаз. Впереди семенила девочка лет четырех, топала красными сандаликами, держалась за руку матери…
У въезда на пляж стояла «Скорая». Сашка остановилась, влипнув подошвами в мягкий асфальт.
И почти сразу увидела маму. Мама ковыляла по гальке, накинув на плечи полотенце, рядом с носилками, на которых лежал очень бледный человек, в котором трудно было узнать веселого жизнелюба Валентина.
Сашка села на балюстраду.
Носилки погрузили в машину. Врач что-то отрывисто сказал маме, та закивала и что-то спросила. Врач помотал головой и влез в кабину. Машина, просигналив на толпу, отъехала, развернулась на пятачке перед пансионатом, двинулась вверх по Улице, Ведущей к Морю…
«Очень плохо, но еще не ужасно».
– Что с ним, мама?
Мама обернулась. В глазах ее были горе и паника.
– Больница номер шесть, – проговорила она, как заклинание. – Я сейчас… только переоденусь и надо ехать… Это инфаркт, Санечка, это инфаркт… Боже мой, Боже мой…
И, как слепая, двинулась сквозь толпу заинтригованных пляжников.


* * *
Мама ночевала в городской больнице. Почти все наличные деньги ушли врачам и медсестрам, и мама с почты позвонила сотруднице, чтобы та прислала еще перевод. Сашка провела ночь одна в комнате, без сна. На будильник надежды не было.
В три часа она вышла из дома. Где-то догуливали дискотеки, где-то светились огни кафе. Сашка спустилась к темному морю и села у воды прямо на гальку.
Далеко, почти у самого горизонта, шел теплоход. В палисадниках за Сашкиной спиной визжали цикады. Море полизывало пляж, стягивало с берега мелкие камушки и возвращало снова, шлифовало, натирая друг о друга. У моря было время. И терпения морю не занимать.
Без пятнадцати четыре Сашка стащила с себя одежду и вошла в воду, содрогаясь от холода. Поплыла, то и дело оборачивалась, будто ожидая, что вот-вот из воды поднимет голову неведомое чудовище в темных очках.
Хлопнула по буйку. Посмотрела на небо; там начинался рассвет. Посмотрела под воду – туда уходил, еле различимый, железный трос якоря.
Вернулась на берег, и, едва успев набросить на плечи полотенце, зашлась в приступе рвоты. Пять монет вылетели одна за другой, оставив резь в горле и затихающие судороги в желудке. Раскатились на гальке, прячась в щели между камнями.


* * *
Мама вернулась после полудня, очень усталая и очень сосредоточенная. Валентину стало лучше – инфаркта все-таки не было, помощь подоспела вовремя, а потому никакой опасности пациенту больше не угрожало.
– Все будет хорошо, – повторила мама отрешенно. – Спать я хочу, Сашка, умираю просто… Если хочешь – иди на пляж сама. Я посплю.
– Как он там? – спросила Сашка. – Может, телеграмму каким-нибудь родственникам…
– Уже прилетели родственники, – все так же отрешенно сообщила мама. – Жена к нему прилетела из Москвы. Все будет хорошо… Ну, иди.
Сашка сняла купальник с веревки на балконе и вышла из дома. Идти на пляж ей не хотелось, и она отправилась бродить по парку, скудному, пыльному, но все-таки дававшему тень.
«Очень плохо, но не ужасно». Страх, потрясение, испорченный отдых… Но, с другой стороны, кто такой Валентин? Еще неделю назад – случайный мамин знакомый. Конечно, мама так радовалась, но ведь их отношения с самого начала были обречены. Пляжный роман…
Сашка села на скамейку. Узкая аллея была усыпана черными стручками акаций. Горечь и обида за маму разъедали, как кислота. Курортный роман, какая пошлость, да на что он рассчитывал… И зачем ему мучить приличную женщину, познакомился бы с девицей, каких полно здесь, сережка в пупке, и джинсы обрезаны выше попы…
Лучше бы он умер, подумала Сашка мрачно.
«Очень плохо, но не ужасно». А Сашка ведь поверила, что беда случится с мамой. Таким осязаемым было предчувствие. Страх… С тех пор, как она впервые увидела человека в темных очках, страх держит ее в горсти, как она сама держит монеты. Чуть отпустит – и сожмет… «Это научит тебя дисциплине». Да уж, научило. Теперь она безо всякого будильника будет вставать в полчетвертого. Или вообще не будет спать. Потому что был тот момент, была «Скорая» у входа на пляж, было чувство, что все пропало на свете, все-все-все…
Она перевела дыхание. Завтра утром она доплывет до буйка, и послезавтра, перед отъездом, тоже. А потом вернется в город и все забудет. Школа, будни, выпускной класс, репетиторы, поступление…
Она сидела на скамейке, разглядывая пригоршню монет на ладони. Двадцать девять штук – с одинаковым круглым знаком, с цифрой «ноль». Тяжелые и маленькие – диаметром, как старые советские копейки.


* * *
В поезде монеты рассыпались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21