Павла с удивлением увидела здесь зимние меховые сапоги, кеды, кроссовки, босоножки и разноцветные башмаки - все мужские и все одного размера. Все, чем пользовался хозяин в течение года-двух.
Нерешительно потоптавшись, Павла сделала движение, обозначающее желание разуться; Кович поморщился, и это означало, что снимать туфли не следует.
- Вы… как вас, кстати, зовут?
- Павла.
- Так вот, Павла, ты кроме «Девочки…» ничего, выходит, не видела?
- Видела, - поспешно пробормотала Павла, пробираясь вслед за хозяином среди полок и стеллажей, среди живописного хлама - в гостиную, огромную и неожиданно пустую.
Из высоких окон падали столбы света; на скрипучем паркете лежала пыль, и на журнальном столе, и на телевизоре в углу, и даже на кожаном диване, кажется, слоями лежала старая, как этот дом, нетронутая пелена пыли. Под стеной стопками громоздились книги, а на фоне дорогого, но тоже запыленного ковра висели рядом деревянная маска некоего скалозубого демона и портрет самого Ковича, написанный маслом и, как показалось Павле, довольно бездарный.
- И что же ты видела? - небрежно поинтересовался Кович.
- Все… Все спектакли. Но, вы понимаете, «Девочка и вороны», это было совершенно потрясающе, это был лучший ваш…
Павла осеклась.
Ничего себе похвала. Так бы прямо и сказала: «Вы поставили в жизни один спектакль, все прочее - чушь и пена…»
И, желая исправить ужасный промах, она пробормотала, глядя в широкую трещину на паркете:
- Я сочинение в школе… про «Девочку…». Я написала, что это о человеке и его страхах… Но мне тройку, потому что на самом деле это о поиске места в жизни… А чего его искать-то, оно у каждого и так есть… Я хотела…
Кович хмыкнул. Смерил Павлу взглядом - по коже ее пробежали мурашки, причем не горячие, как от обычного смущения, а ледяные, будто от смертного ужаса. Павла поежилась - ей во второй раз стало неприятно.
Кович вздохнул, поморщился, насмешливо покривил губы:
- Ладно… Из кассет могу дать только две. И то хотел бы как можно скорее получить их назад.
Павла знала, что следует благодарно кивнуть и принести заверения - но вместо этого стояла посреди комнаты, неподвижно и молча, как обмороженная.
Кович тем временем шел к журнальному столу; там, на пыльной столешнице, одиноко лежала пара видеокассет в ярких обложках. Кович шел долго, через всю большую комнату, и, как оказалось, чуть прихрамывал; время тянулось и тянулось, Павла стояла, смотрела и чувствовала, как стынет в жилах кровь.
Шаг. Заносится нога в черной ворсистой тапочке… Павла содрогается. Следующий шаг, вот он протягивает руку к кассетам, вот оборачивается, ловит ее взгляд, что-то хочет сказать - но вместо этого резко сводит брови:
- У меня что, дыра на штанах?
Павла смотрела ему в лицо.
Его глаза сидели так глубоко, что с трудом можно было различить их цвет; спустя долю секунды она поняла, что его глаза не коричневые, как ей казалось, а голубые.
Почему ей мерещилось, что глаза у него карие?!
Предчувствие, проснувшееся на лестничной площадке, необъяснимым образом росло и крепло. С каждой секундой она испытывала все более сильный, прямо-таки физиологический страх.
- Вот, - Кович говорил медленно, не сводя напряженных глаз с резко побледневшего лица визитерши. - Здесь первое действие «Голубого Рога», а здесь «Железные белки» целиком… Вам что, плохо?
- Не-е…
Кович постоял, протягивая ей кассеты; она не трогалась с места, и тогда он, нахмурившись, двинулся к ней сам.
И снова через всю комнату.
Павле захотелось отступить.
Павле захотелось вжаться в стену, а лучше - кинуться наутек.
Прочь из огромной и пыльной квартиры, по лестнице вниз, вниз, чтобы гремело эхо торопливых шагов…
…отзвук бьющих о камень копыт. Она судорожно сжала мокрые от пота ладони. Кович остановился, не доходя трех шагов. Вперился в гостью вопросительным взглядом; снова протянул злополучные кассеты:
- На…
Павла не смотрела на его руку. Ей вполне хватало лица.
Умное, в общем-то, жесткое до жестокости, волевое желтоватое лицо сорокалетнего человека, который выглядит на все пятьдесят…
Но откуда этот непристойный ужас?! Еще минута - и ей срочно понадобятся услуги кое-какого санитарного заведения…
- На, Павла, возьми…
Он двинулся вперед - она отшатнулась.
И вдруг увидела в его глазах вместо крепнущего уже раздражения - некое необъяснимое замешательство.
Они стояли друг против друга - бледная девушка с «дипломатом» под мышкой и человек в черном свитере, протягивающий ей две цветные коробки; теперь рука заметно дрожала. Павла слышала стук крови в ушах.
Человек в домашних тапочках ничем не напоминал могучего зверя, чья морда на две трети состояла из клыкастых челюстей.
И все же теперь она точно знала, КТО стоит перед ней на расстоянии трех шагов.
Ее рука непроизвольно потянулась к шее. К тому месту, где сходятся ключицы, где ветер холодит неприкрытую кожу. Где должна сейчас быть проплешина.
Кович заметил ее движение. И вдруг побледнел сам - до синевы:
- Павла…
Она отступила на шаг. Потом еще.
- Павла, - в его голосе скользнула безнадежность. - Кассеты-то возьми…
Она всхлипнула.
Опрометью, прижимая «дипломат» к груди, кинулась прочь. Запуталась в огромном коридоре, опрокинула трехногий табурет, ударилась в дверь - не заперто; вылетела на лестничную клетку, схватила ртом воздух, с топотом скатилась вниз - и только тогда, в полумраке первого этажа, в окружении синих почтовых ящиков, заставила себя остановиться.
Никто за ней не гнался. Не свистел воздух, разрезаемый стремительным телом, не ревел хищник, упускающий добычу…
Что, уже в четвертый раз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19