Может быть, отец? Дядя?
– Нет, не родственник. Мне кажется, родственников в обычном понимании
у меня вообще нет…
Ким осознал вдруг, что гость сидит, не разжимая губ, а голос его
звучит внутри Кимовой головы. На секунду вернулся ужас двадцать девятого
февраля – когда останавливались поезда, и самолеты бессильно опускались
куда попало, когда телефонные линии не выдерживали лавинообразной
нагрузки, когда алкоголики бросали пить навсегда-навсегда, кто-то вопил
от ужаса, кто-то пытался покончить с собой, а кто-то искренне
недоумевал, из-за чего сыр-бор: подумаешь, голос внутри головы… Стучали
часы. Уютно булькали голуби.
– Как ты это делаешь? – спросил наконец Ким. Мальчик вздохнул: “Да
вот так…”
– Да вот так, – повторил он вслух. – Я подумал, как раз сегодня вам
будет легче в это вжиться… в новую реальность. Стресс размывает границы
вероятного…
– И… что?
Мальчик смотрел Киму в глаза:
– Предположим, что некое существо… Нет, не так. Предположим, что
информация, преодолев некий порог, получает способность… Нет.
Предположим, что есть такой комплекс свойств – всеведение, вездесущесть
и всемогущество…
– Так, – вырвалось у Кима.
– Так, – мальчик кивнул. – Не всеведение… Но знание, которое
приближается ко всеохватному. Не всемогущество… Но возрастающая со
временем способность находиться сразу во многих местах. Не
всемогущество, но…
Часы за его спиной в последний раз тикнули и остановились.
Ким поднялся, добавил воды в остывший чайник, поставил его на огонь и
уселся снова.
– Это… надо переварить, правда? – тихо спросил мальчик.
Ким молчал.
– Два года назад, – медленно сказал гость, – я решил, что, явившись
всем одновременно, весело так, по-дружески… что человечество придет в
восторг.
Ким молчал.
– Сейчас я пойду, – сказал мальчик. – У вас будет время, чтобы…
осознать. Когда – если – захотите еще раз со мной поговорить…
– Я тебя провожу, – резко сказал Ким.
– Не надо, – мальчик помотал головой. – Я и сам… доберусь. А плохо
будет, если Арина Анатольевна проснется и не застанет вас…
– Эй… Как тебя зовут?
Мальчик обернулся от входной двери:
– У меня нет имени. Только самоназвание. Пандем.

ГЛАВА 2
Почти четыре года назад Ким встретил свою будущую жену перед входом в
художественный институт. Арина стояла, прислонившись спиной к чугунной
ограде, а рядом стоял ее однокурсник Генка Травников; его имя Ким узнал
много позже – тогда же он увидел просто парня, орущего на девушку.
На тот момент Арина была девушкой Генки. Вернее, добывала в этом
качестве последние секунды. Генка был талантлив, он был самый
талантливый на их курсе, Арина любила его безумно. Ей было девятнадцать лет.
Генка был талантлив и вспыльчив. Потом, успокаиваясь, он всякий раз
на коленях умолял Арину простить его. И она всякий раз прощала, потому
что любила его безумно.
Он был ревнив. Она была кокетлива. На этот раз он счел, что она
слишком часто улыбается Зубалову. Кто был этот Зубалов, Ким сейчас уже
не помнил.
Итак, Генка орал на Арину, прижимавшуюся спиной к чугунной ограде, и
ее растерянность давала пищу самым скверным Генкиным догадкам. Глубоко
внутри себя он считал, что девушка, если она не виновата, не станет вот
так, со слезами на глазах, слушать оскорбления – она непременно даст
обидчику по морде, и если бы Арина съездила Гене пятерней с накрашенными
ногтями, если бы оставила пять красных полос на бледной от гнева щеке –
тогда, вполне вероятно, судьба ее сложилась бы по-другому, и судьба Кима
сложилась бы по-другому, и их дети никогда не появились бы на свет.
Арина, застигнутая врасплох, смотрела на Генку широко раскрытыми
влажными глазами, и он, называя во всеуслышание ее поведение брутальными
точными словами, видел в черных зрачках себя и даже раздумывал, не
попробовать ли такой вот ракурс, не набросать ли сейчас эскиз или что-то
в этом духе (Ким слабо себе представлял, какими словами думают художники
о работе, однако Генкину природу – в каждый момент своей жизни тот был
прежде всего рисовальщик – угадал правильно).
Ким в это время возвращался с ночной смены, был сер лицом, но вполне
оптимистичен в душе. Увидел сперва девушку, прижавшуюся спиной к
чугунной ограде, а потом орущего – и успевающего любоваться собой в
благородной ярости – Генку Травникова. И счел, что юноша ведет себя
неприлично.
Со стороны это выглядело так: некто неприметный, со страшным
осунувшимся лицом и ввалившимися щеками, подошел к Травникову сзади и
взял его за плечо. А когда Генка раздраженно обернулся – сгреб его за
щегольской галстук расцветки павлиньего пера, притянул прямо к узким
воспаленным глазам и сказал нечто, слышимое только двоим. И Генка,
увидев свое отражение на этот раз в небольших глазах незнакомца, вдруг
сник, опустил плечи, как-то неуверенно – с третьей попытки – вырвался и
поспешил прочь, разом забыв о занятиях, о толпе студентов вокруг и,
конечно, об Арине, все еще прижимавшейся спиной к чугунной ограде…
Студентов как ветром сдуло. Все спешили на пару; Арина стояла,
прижимая к груди большую картонную папку, и Ким молча проклял себя:
зачем он опять вмешался в чужую жизнь?! Кто его звал, защитника хренова,
эти двое, может быть, назавтра бы помирились, это же богема, они же
сверхэмоциональны, может быть, они так живут, может быть, это такая любовь…
Он извинился и пошел своей дорогой. На углу не выдержал – обернулся;
Арина стояла все там же, загородившись от мира папкой, будто картонным
шитом, и Ким, потоптавшись, почему-то вернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17