В горле саднило – то ли от
сырости, то ли от нервного смеха.
– Скажи… А машина перевернулась не по твоей ли воле? Может быть, без
твоей воли и волос не упадет, нет?
– Нет, – сказал Пандем почти испуганно. – Машина перевернулась сама
по себе.
– Что значит “сама по себе”?
– Согласно физическим законам…
– Извини, – Ким обхватил руками плечи. – Я принимаю тебя за кого-то
другого… Так ты не всемогущ?
– Нет. Но мои возможности возрастают…
– …ежесекундно.
– Да. Ваша клиника уже не уникальна, Ким. Так называемая “методика
Верхнехацкого” работает по всему городу, в десятках городов, врачи
сходят с ума… Знаешь, я ведь захотел говорить с тобой еще и потому, что
ты способен соотносить ценность своей карьеры и человеческой жизни.
– Не понял, – сказал Ким.
– Неважно, – мальчик махнул рукой. – Потом поймешь.
Ким долго смотрел на него. Пандем отвечал ясным, безмятежным, слегка
ироничным взглядом.
– Я не верю тебе, – сказал Ким. “Очень жаль”, – сказал мальчик, не
разжимая губ. Кима передернуло.
– Извини, – пробормотал Пандем. – Это этап. Это не сразу. Я понимаю,
конечно.

* * *

– Да, – сказал могильщик, глядя на купюру в руках Кима. – Обычно в
день по десятку, а сейчас – хрен ли! На прошлой неделе старикашка лет
под сто, на позапрошлой – старуха… А так… Не мрут. Гробовщики лапу
сосут. Прогорают. Оркестр простаивает. Блин. У меня курево закончилось…
Хоть работу кидай. Хоть сам иди и кого-нибудь пристукни, – он засмеялся,
приглашая и Кима порадоваться шутке, но тот молча протянул деньги и
пошел прочь.
Пандем ждал его на узкой скамеечке под жестяным флажком автобусной
остановки. Сидел, спрятав ладони в рукава. Не говоря ни слова, Ким
подошел и уселся рядом.
– Пока нет возможности устроить полное бессмертие, – сказал Пандем,
будто извиняясь. – Потом. Когда выйдем на звезды.
– Мы выйдем на звезды?
– Разумеется. Мы заселим весь космос. Еще при твоей жизни, Ким
Андреевич. Твои дети, возможно, будут первыми бессмертными.
– Ты – сумасшедшая компьютерная программа? – неуверенно спросил Ким.
Пандем рассмеялся – веселый школьник, обаятельный девятиклассник из
хорошей семьи:
– Я – паровая машина нового поколения. Искусственный мальчик на
диодах и транзисторах. Материализовавшаяся ноосфера. Взбесившаяся
программа, разумный вирус, да как угодно меня называй, я соглашусь и не
обижусь… Послушай, Ким. Тебе осталось пройти совсем немного. Ты поверишь
мне и… и успокоишься.
– Зачем тебе нужно, чтобы я поверил?
– Затем, что я хочу посоветоваться.
– Со мной?!
– Не только… За последние несколько дней я огорошил своим
присутствием пару-тройку миллионов по всему миру. Разных людей, но в
основном скептиков. Все они сейчас проходят свой путь, некоторые уже
прошли… Они – островки, семена, вокруг них нарастет знание обо мне, как
нарастает новая кожа вокруг подсаженных на рану лоскутков. Двадцать
девятое февраля не повторится, нет, теперь-то я стал умнее…
– Сколько тебе лет? – спросил Ким, содрогаясь от внезапной догадки.
– Я взрослею, – тихо отозвался Пандем.
– Скажи, – Ким облизнул губы, – ты бы мог… просто отменить взрыв? Или
пусть бы машина вообще не перевернулась? Мог?
– Мог. – Пандем помрачнел. – Но ты уж меня прости… У тебя слишком
здоровая психика, слишком уверенные представления о том, что бывает и
чего не бывает. А после аварии твоя уверенность поплыла, картина мира
ненадолго размылась, и в эту картину смог пролезть я, и ты не успел
объяснить себе, что меня не бывает… Понимаешь?
Ким долго смотрел на него. Потом протянул руку; в сантиметре от плеча
Пандема рука дрогнула, замерла. Киму пришлось сделать над собой усилие,
прежде чем он коснулся сидящего рядом подростка.
– Это форма, – мягко сказал Пандем. – Мне не обязательно иметь
человеческое тело, как ты понимаешь. Просто так – удобнее.
– Тебе?
– Тебе, – Пандем глядел на Кима по-прежнему весело и открыто. –
Человек говорит с человеком. Это естественно.

* * *

Клиника была пуста. Перед телевизором скучали медсестры, уборщица
лениво водила тряпкой по подоконнику. Двери в палаты стояли настежь – во
все, кроме пары-тройки последних, где сохранилось еще несколько больных,
либо слишком недоверчивых, либо намеренно спекулирующих вниманием
сиделок и родственников.
Драгоценная аппаратура молчала. Лаборатория бездействовала. Большая
часть персонала прохлаждалась в отпусках, меньшая сидела в кабинетах,
бесцельно перекладывая бумажки.
Один только заведующий был приделе. Он заканчивал монографию и дикую
– ненормальную – скорость создания столь фундаментального труда объяснил
без кокетства:
– Гонки, мой мальчик. Кто первый опубликует исследование – тот
получит все.
Ким глядел на стопку распечаток с диаграммами и графиками. Кто-кто, а
шеф оставался в своем уме. Шеф был настоящим, обыкновенным, привычным,
как вода, которая ищет дорогу вниз. Шеф переваривал чудо, подобно
большому ходячему желудку, усваивал, превращая в источник благ; шеф был
косвенным доказательством реальности Пандема. Одним из доказательств.
…В тесной комнатушке, отведенной под архив, пахло странно и тяжело –
как будто весь воздух клиники, прежний воздух, пропитанный болью и
немочью, собрался теперь здесь, спрессовался вокруг старых шкафов, заняв
последнюю линию обороны. Папка под названием “Прохоров” уже успела
покрыться слоем пыли.
Ким уселся за канцелярский стол, над которым нависала
хирургически-яркая лампочка в белом, как колпак медсестры, абажуре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17