Все это время ее пятка была зажата в его левой руке.
Филаделфия глубоко вдохнула, когда он начал растирать растянутые мышцы. Но постепенно мышцы разогрелись, и боль исчезла. Спустя минуту гипнотическое движение его пальцев ослабило даже головную боль, и она с облегчением откинулась на подушки и закрыла глаза.
Она провела почти бессонную ночь, мучаясь от боли и испытывая угрызения совести из-за того, что ей приходится скрывать свое истинное положение. Сейчас она настолько расслабилась, что даже не заметила, что ее дыхание стало ровным. Рядом с ним она чувствовала себя легко и спокойно.
Эдуардо слушал ее тихие вздохи удовольствия со смешанным чувством гордости и раздражения. Если бы на ее месте была другая женщина, он мог бы подумать, что она поощряет его вольности. Но ему ли не знать, что Филаделфия — девушка неискушенная и его прикосновения для нее ничего не значат. Именно поэтому она даже не отреагировала, когда его рука передвинулась с ее лодыжки и, забравшись под юбку, обхватила округлость икры.
Чтобы удостовериться в этом, он медленно продвинул руку дальше, к ее колену. Филаделфия непроизвольно вздрогнула, когда он дотронулся до ямочки под коленом, но не возмутилась и не потребовала, чтобы он немедленно прекратил. Вместо этого она сонно пробормотала:
— Щекотно.
Раздраженный тем, что его ласки расцениваются как щекотка, он сжал пальцами ее колено. Интересно, как она отреагирует на это? Реакции не последовало.
Рука Эдуардо скользнула вниз по ее ноге, затем снова поднялась вверх, и он понял, что получает одностороннее удовольствие. Его обет безбрачия начал трещать по швам. С каждым движением его бросало в жар. Когда он начал массировать мягкую и шелковистую кожу ее икры, с ее губ сорвался глубокий чувственный вздох.
Эдуардо затаил дыхание и, приказав себе не переходить границы приличий, посмотрел на нее, надеясь увидеть на ее лице выражение возмущения и негодования. Но увиденное поразило его до глубины души.
Она лежала откинув голову и слегка приоткрыв губы. На щеках горел предательский румянец. Ее глаза были закрыты, словно она боялась выдать себя взглядом. Он положил руку на опухшую лодыжку и почувствовал, что чрезвычайно возбужден.
Не глядя на нее, он снова засунул руку ей под юбку, провел ею по икре, погладил колено, а затем обхватил его рукой.
Филаделфия не заметила, когда приятное расслабление сменилось каким-то непонятным возбуждением. Она витала между явью и сном, с удовольствием принимая его ласки. Сильные пальцы Эдуардо снимали приступы боли, вызывая сладкую сонливость. Испытываемое ею наслаждение, словно паутина, окутывало ее, вызывая приятное чувство.
Ее дыхание стало глубоким, пульс участился. Она поняла, что он уже не снимает боль, а намеренно вызывает в ней совершенно другие чувства, доселе неведомые ей. Но, даже сознавая это, она не хотела, чтобы все это кончилось.
Стук в дверь вернул ее к действительности. Она быстро открыла глаза и встретилась со взглядом Эдуардо. По его напряженному виду она поняла, что он испытывал такое же удовольствие. Смутившись, девушка быстро отвела глаза в сторону. Только когда он вынул руку из-под юбки, она почувствовала страшную неловкость.
Она, словно распутница, лежала перед ним. позволяя себя гладить и получая от этого удовольствие.
Филаделфия уткнулась в подушку, желая провалиться сквозь землю. Даже несмотря на то, что она быстро отдернула ногу и отодвинулась от Эдуардо, ее тело помнило прикосновения его пальцев, и краска стыда залила ее лицо, шею и даже грудь.
— Завтрак, мисс, — послышалось из-за двери.
— Минуточку! — Эдуардо быстро перебинтовал ногу, не обращая внимания на сопротивление Филаделфии, и направился к двери. Он еще не решил, что будет делать дальше, но точно знал, что ему хотелось бы делать. Он чувствовал, как она воспринимает его ласки, и сам чуть не потерял голову. Он, Эдуардо Доминго Ксавьер Таварес, мастер обуздывать свои чувства, в какой-то миг заколебался и чуть не поддался искушению. Для него такие моменты были большей редкостью, чем желтые бриллианты, более драгоценные, чем золото, и гораздо более опасные, чем укус пираньи.
— Я уже собиралась позвать мистера Хоббса, дворецкого, — сказала служанка, когда Эдуардо распахнул дверь. — Думала, что ваша хозяйка опять заснула.
— Мэм-саиб не откликается на голос слуг, — строгим голосом ответил Эдуардо, беря у нее поднос. — Ты можешь идти.
— В моем доме приказы отдаю только я.
Эдуардо поднял взгляд и увидел, что в дверях стоит миссис Ормстед.
— Ваши манеры отвратительны. Акбар. Вы должны извиниться передо мной.
Пряча улыбку, Акбар склонился в низком поклоне.
— Извините, мэм-саиб Ормстед. Пусть жала тысячи пчел вонзятся в мои глаза, если я снова обижу вас.
Хедда Ормстед повернулась к служанке.
— Ты слышала это? Возможно, несколько преувеличенно, но мне нравится. Расскажи об этом инциденте там, внизу, и добавь, что я полностью одобряю тон такого извинения. Пусть все ему подражают. Ну ступай, девушка.
— Есть, мадам. — Служанка поклонилась и убежала. Хедда с удивлением глядела ей вслед.
— Мне бы ее энергию. — Она повернулась к своей гостье, над которой Акбар склонился с подносом.
Следуя за служанкой, Хедда надеялась, что ее гостья будет одна. Но, увидев с ней Акбара, Хедда испытала настоящий шок. Ее глаза округлились, когда она увидела, что молодая женщина избегает взгляда своего слуги, который шептал ей что-то по-французски. Она смотрела в сторону, словно была смущена или он был ей неприятен.
Хедда заметила, что у этого человека прекрасная фигура. Широкими плечами и узкой талией он напомнил ей молодых галантных кавалеров, которые ухаживали за ней сорок лет назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100