— Конечно, — негромко согласилась она. — Мне не следует требовать от тебя доверия, когда я не могу быть с тобой откровенна.
В течение десяти ударов сердца в машине было слышно лишь ровное гудение мотора.
— Ты хочешь быть со мной? — спросил он наконец.
— Больше всего на свете! — ответила она. Сердце ее отчаянно колотилось.
— Тогда все остальное не важно, правда?
— Алан мне не любовник, — шепотом призналась она.
Максим резко повернулся к ней, и машина вильнула, заставив его всецело сосредоточиться на дороге. Он вывел автомобиль на обочину и, поставив на ручной тормоз, снова повернулся к ней всем телом:
— Нам следует закончить этот разговор, пока мы не попали в аварию.
Джорджиана прикоснулась к глубоким морщинам, которые обозначились у него на лбу.
— Ты именно так думал, Макси-миллионер?
Он не ответил на этот вопрос, а задал свой собственный:
— Я давно думаю о прозвище, которое ты мне дала. Мое богатство тебя смущает?
— Конечно. — Она провела пальцем по вертикальной морщинке между его бровями. — Не думаю, чтобы мне хотелось жить настолько богато. Я бы чувствовала себя виноватой, потому что не заработала таких денег.
— Но ты бы вышла за меня замуж. — Морщины у него на лбу наконец начали разглаживаться.
— Ну, это не утешает, — резонно заметила она, прижав палец к кончику его носа. — Это сделает меня жадной авантюристкой, дармоедкой и…
Он остановил ее, зажав ей рот ладонью, и договорил:
— … и моей женой.
Стать женой Максима! Этого ей хотелось так сильно! Он прижался к ее губам, и в следующее мгновение их языки соприкоснулись.
— Ну, похоже, эта проблема решена, — удовлетворенно проговорил он, задыхаясь, когда их поцелуй наконец оборвался.
— Но остается еще одно, — решилась сказать Джорджиана. — Самое важное. — Он застонал, но она все-таки закончила: — После этого уик-энда ты не должен пытаться со мной увидеться. Я это серьезно. Ты не должен появляться у дома Роудсов и даже звонить.
— У нашей встречи условий больше, чем у Женевской конвенции! — пробормотал он. Его руки судорожно стиснули руль. — А я могу осведомиться, почему необходима такая оговорка?
Джорджиана смотрела на хлопья снега, которые начали собираться на ветровом стекле.
— Мне уже недолго осталось жить в Плаудене. — Краем глаза она увидела, что Максим снова к ней повернулся. — Как только я буду свободна, я тебе позвоню, если ты все еще будешь этого хотеть.
— И сколько я должен буду ждать твоего звонка? Она пожала плечами. Совсем недавно ей было так тепло, что она боялась вспыхнуть ярким пламенем. А сейчас похолодела настолько, что с трудом могла вспомнить прежние ощущения.
— Не знаю. Наверное, несколько недель.
— Или месяцев? — с раздражением предположил он.
— Надеюсь, что нет!
Она не почувствовала, что у нее по щекам заструились слезы, ее лицо оцепенело. Но Максим их увидел — и ее страдание было для него невыносимым, пусть даже ему приходилось смириться, отказаться от собственных желаний.
Когда его руки обхватили ее, она удивленно подумала, что стоит Максиму прикоснуться к ней — и она перестает ощущать холод.
— Ты — настоящая загадка, Джорджиана, а я не привык, чтобы мои желания оставались неутоленными, — признался он, и его руки сжались теснее, так что она оказалась практически у него на коленях.
Ветровое стекло почти целиком скрылось под снегом, и она отстранилась от него с хитрым выражением.
— Но ты ведь не хочешь, чтобы я утолила твое желание прямо здесь, правда?
— А ты бы это сделала?
За эти минуты его руки незаметно расстегнули ее куртку и легли на обтянутую свитерком грудь.
— Таково твое желание? — спросила она, в свою очередь, не отводя от него пристального взгляда.
— Мое желание — чтобы ты оказалась обнаженной у меня в постели, а твои волосы разметались бы по моей подушке. И чтобы твои ноги раздвинулись, приглашая меня.
Джорджиана оглянулась назад:
— Заднее сиденье у тебя маловато.
— Ты покраснела! — радостно восхитился он. — Джорджи, до чего я рад, что в тот день вышел в бухту Фэрфилд!
Обменявшись быстрым поцелуем, они отодвинулись друг от друга, словно по обоюдному согласию, и пристегнули ремни безопасности.
— А что ты тогда делал в бухте? — спросила она, когда он снова вывел машину на шоссе.
— Фотографировал. — Что?
— Людей, но главным образом, — тут он широко улыбнулся, — тебя!
Она села прямее.
— Меня? Правда? Почему?
На его лице появилась лукавая таинственность.
— У тебя свои тайны, а у меня — свои. Если ты будешь хорошо себя вести, то, может быть, по возвращении в Плауден тебя будет ждать сюрприз.
Она возмущенно посмотрела на него:
— Ты ведешь себя нечестно! Он пожал плечами:
— Мне нельзя говорить о тебе и даже задавать вопросы. Это создает проблемы. О чем мы будем разговаривать в дороге?
— О тебе, конечно. Я практически ничего не знаю о тебе.
— А что бы ты хотела знать?
Джорджиана села удобнее. Максим умеет быть необычайно добрым и милым!
— Расскажи мне про свою жизнь. Тебе нравилось быть фотожурналистом?
— И да, и нет.
— У нас будет игра в угадайку?
Он рассмеялся:
— Ладно. Я решил стать фотожурналистом с той минуты, когда впервые взял в руки фотокамеру. Мне было лет восемь. На Рождество мне подарили дешевенький аппарат для любительских съемок. Да-да, далеко не все подарки, которые я получал, были дорогими. Родители учили меня ценить деньги. Я сам зарабатывал их, чтобы учиться в колледже: работал официантом на летних курортах и все такое прочее.
— Но могу поспорить, курорты были самые шикарные, — откликнулась она.
— Так ты хочешь услышать мой рассказ или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61