— Не натяну, Пичи!
— Надень штаны, иначе я здесь не останусь ни минуты больше. Одень, одень, прошу тебя.
— Хорошо! — ответил Сенека.
Она облегченно вздохнула, когда он оделся.
— А мой любимый цвет — красный, — сказала она в надежде, что их разговор продолжится дальше. — Я не могу разобраться, красные мои волосы или нет. Некоторые говорят, что мои волосы красные. Но что-то в них такое между желтым и коричневым. Скорее всего красно-рыжие волосы, вот так.
— Пичи…
— А кто у тебя закадычный друг?
Его передернуло от такого вопроса потому, что друзей у него никогда не было, а тем более закадычных.
— А что тебе больше нравится — яблоки, груши или вишни?
— Лимон! Давай иди…
— Я же не спрашивала про лимон, Сенека. Я спросила про яблоки или вишни. А вообще-то я люблю орехи. Я собирала их с детства. А моя соседка миссис Макинтош знает, как делать пирог с орехами. Каждую пятницу мы собирались на вечеринку к миссис Макинтош. Она играла на банджо, а я прищелкивала в такт ботинками. Миссис Макинтош всегда угощала ореховым пирогом и даже мою белку. Эти вечеринки у Макинтошей были самыми замечательными в моей жизни. Я не вру. Да, ты, кажется, говорил что-то насчет лимонного пирога, так, Сенека?
Сенека так вышел из себя, что уже не мог отвечать.
— Ладно, забыли про пироги, — пошла она на уступку. — А что тебе больше нравится — запах ванили или запах роз? Который из них больше?
— Боже! — воскликнул он, теряя терпение. — Розы… Мне нравятся розы. Говорю тебе в последний раз: «Ступай в постель!»
— Нет, послушай меня еще. Когда я была маленькой, я подбирала раненых животных, и приносила их домой, и лечила травами. Знаешь, если здесь, в Авентине надо будет кого-нибудь вылечить — я смогу. Я — знаток по травам. Я, конечно, могу помочь и людям, но с животным все-таки проще — они не хнычут так, как люди.
— Животные тебя любят за заботу, вот в чем секрет.
Сенека схватился за голову.
— Ты знаешь, я не хочу знать, что ты за лекарь и, если ты сейчас же не пойдешь в кровать, то я…
— Я знаток по травам, «травяной лекарь», Сенека, — пояснила она. — Так говорят у нас, в Поссом Холлоу, «травяной лекарь». Мы всегда собираем травы в определенное время года. Да, а сколько ты раз жуешь пищу, прежде чем проглотить ее?
— Ради Бога, Пичи! Почему…
— Мой папа всегда говорил, что надо двадцать раз пережевать пищу, прежде чем проглотить ее. Но я никогда так не делала, слишком уж много времени уходило бы на это.
— Пичи…
— Моего батюшку звали Даффом, — быстро произнесла она. — Иногда, когда мы дурачились, я называла его Дафферсом, а он меня — Пичерсом.
— Пичерсом? — переспросил Сенека. Прозвище. Это слово воскресило в его памяти прошлое. Будучи мальчиком, он хотел иметь прозвище. Он попросил всех и каждого, чтобы ему придумали прозвище. Но никто этого не сделал. И тогда он так рассердился, что хотел всех выгнать из дворца.
— Да, а еще никогда не обрезай свой волос в марте, Сенека. Если острижешь их в марте, то весь год будешь мучаться головными болями.
Он так сжал кулаки, что ногти у него побелели.
— Ты, вот кто, моя головная боль!
— От головной боли можно сделать припарку из красного перца и скипидара. А лучше всего лечь спать и положить ножницы под подушку.
— Мне бы лучше с тобой лечь спать, а не с ножницами… под подушкой.
— Я тебе уже четко все сказала, Сенека! Она снова взглянула на его брюки. И вдруг ей захотелось дотронуться до них, узнать, действительно ли они такие мягкие, как выглядят. Ей захотелось увидеть его тело, ту его часть, что спрятана под брюками. Ее бросило в жар. Незнакомое прежде чувство проснулось в ней. О, Боже! Она опять раскисла перед этим мужчиной.
— О чем ты думаешь, Пичи? — спросил ее Сенека. Она взглянула на него и поняла, что ее глаза выдали ее.
— Я… Я сейчас… Сейчас сижу и… думаю. Какой красивый… волос… Ах нет, какое удобное здесь кресло. Я никогда не сидела в таком!
Она пожалела о том, что у нее сорвалось с языка.
— Черт те что со мной, Сенека! Я соврала. Я думала не о кресле… Твои брюки… Я… — Она вскочила и пошла к камину.
— Я… я н…никогда не видела раздетых мужчин, кроме отца, — сказала она, сжав кулаки. — Я… я, однажды видела, как он мылся. Он не такой, как ты, Сенека. Его тело не такое, как у тебя…
— А ты хотела бы сама посмотреть на меня? — спросил он.
Не дожидаясь ответа, он направился к ней, но сделав несколько шагов, замер неподвижно и посмотрел на нее снова.
Отблески камина освещали всю комнату. Это напомнило ему ту первую ночь, когда они впервые встретились. Он был зачарован. И опять ему показалось, что он уже ее где-то видел. Видел эти рыжие локоны, разметавшиеся по плечам. Видел это платье… Когда-то… где-то… Ощущение того, что он знает ее давным-давно, не покидало его.
Он заглянул ей в глаза. Сейчас они излучали сердечность.
— Пичи, — прошептал он. Его синие глаза горели.
Ей вдруг захотелось дотронуться до него, поцеловать его, прошептать сладкие слова. Ей вдруг захотелось отдать ему все, что окружало ее и даже саму себя.
Одного она не могла понять: как и откуда взялись у нее чувства к человеку, которого она едва знала.
Она боялась его приближения.
— Не надо, Сенека… Ты даже не знаешь, как ты разбередил мои чувства. Что-то со мной произошло. Что-то такое сильное, что я еле сдерживаюсь. Хуже нечего сказать, конечно, но я хочу поцеловать тебя сама. О, боже, я сгораю от стыда… Но…
— Но, что?
Она искала слова и не могла их найти, чтобы объяснить ему свои чувства.
— Мне осталось совсем немного пожить на этом свете, — быстро произнесла она. — Неужели ты не видишь, что я стараюсь, чтобы эти последние дни в моей жизни были самыми прекрасными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110