Ни он, ни она еще не притрагивались к еде. Сенека оставил ее на минуту и пришел к ней с большим подносом, на котором были сыр и хлеб, а также бутылка чудесного красного вина.
Она залюбовалась им.
— Твоя очередь, — обратился к ней Сенека.
— Очередь? Боже! — подумала она.
— Мы же ведь играем, Пичи! Сейчас твоя очередь!
Пичи уловила нежный аромат магнолий и сказала:
— МАГНОЛИИ…
— ПОЛНОЧЬ, — ответил он тотчас же.
— Полночь и магнолии? — произнесла она, смакуя вино. — А что общего у «полночи» и «магнолий»? — переспросила она.
Сенека задумался. Он вспомнил, как она рассматривала интимные места его тела, и ответил:
— Ничего… и все!
Она ничего не поняла из его ответа. Иногда Сенека говорил загадочно, и ей предстояло разгадать эти загадки.
— А может, мне без очереди еще назвать слово? — спросила она у него.
— Конечно же, мне трудно будет тебе отказать. Говори!
— Король, — сказала она, заметив небольшой портрет кого-то из королевской семьи.
— Отец… — ответил он. Пичи взяла его за руку.
— Почему ты называешь его «отец»?
— Потому что он — мой отец.
— Это понятно… Но ты можешь называть его в «папой», или «батюшкой».
Сенеке стало вдруг грустно. Он еще в детстве хотел называть своих родителей «папой» и «мамой». Это было в детстве, когда он был слишком мал а глуп…
— Твой пала никогда не разрешает называть себя, не иначе, как «отец», да? Сенека?
Он ничего не ответил ей, а просто пробормотал:
— Теперь моя очередь… — Но как он ни старался, он не мог сосредоточиться, и в голове крутились только «мама» и «папа».
— Я не могу придумать ни одного слова, Пичи. Продолжай!
— Книга, — произнесла Пичи.
— Золотые полосы… — продолжил он. Она повернулась и посмотрела на него вопросительно.
— Полосы золота? Что это? — переспросила Пичи.
— Я имею в виду тонкую, золотистого цвета полоску, которая используется как закладка в книге.
— Я не пользуюсь закладками, — сказала Пичи.
— А как же ты тогда замечаешь место, где закончила читать? — спросил Сенека.
— Я загибаю страницу.
Сенека съежился от такого признания. Его воспоминания унесли его в события двадцатипятилетней давности… Ему было семь лет, и он так вот загнул страницу в книге, которую читал. Книга называлась… Нет, он сейчас не вспомнит. Но он отчетливо помнит, как разъярилась леди Макросе, знав об этом. Она медленно подошла к нему. вырвала книгу из его рук и отшлепала его своей тростью. Та трость! Он с ужасом вспомнил, как ему было больно и как он разделался с этой тростью, когда ему исполнилось двенадцать лет. Он попросту переломал ее у себя на коленях. Вот и все. Но с тех пор он никогда не загибал в книгах страниц.
— Сенека! — позвала Пичи. — Боже! Что ты так опечалился?
Сенека расстался со своими печальными воспоминаниями и пристально поглядел на Пичи.
— Не загибай больше страниц, Пичи! Прошу тебя! — произнес Сенека.
— Не буду! Я не всегда так делала. Когда я была маленькой девочкой, я закладывала страницы полоской бумаги. Но однажды я увидела, как отец загнул страницу в Библии. Я ему сказала не делать этого. Он улыбнулся. Это была особенная улыбка, Сенека! Он сказал мне, что книги с загнутыми листами — это любимые народом книги.
«ЛЮБИМЫЕ НАРОДОМ КНИГИ», — удивился Сенека.
— И теперь я все рассматриваю с этой точки зрения. Если тебе не нравится книга, то зачем ее держать у себя? Я буду любить все, что у меня будет… Даже людей… А впрочем, не обращай внимания…
— Постой, постой! Расскажи мне про людей… Что ты хотела о них сказать?
— Я… Ничего…
— Скажи мне! Прошу тебя, Пичи. Она заметила, как он оживился, когда она сказала про людей.
— Я просто хотела сказать о том, что в этом замке все закрыто…
— В целях безопасности… Я тебе об этом говорил
— Но… Сенека… Однажды я хотела взять крошечную маленькую леди… как ее называют… статуэтку, что находится в нижней комнате. Она такая хорошенькая. Кажется, сделана из мрамора. Я пошла туда, но комната была закрыта.
Сенека ничего необычного в этом не видел.
— Статуэтка может разбиться, вот поэтому она и закрыта, — пояснил он.
— Значит, эту статуэтку не любят в народе, если она закрыта от глаз людских, так, Сенека? Я не понимаю, почему я должна смотреть на ту статуэтку из-за стекла? Почему я не могу взять ее в руки?
— Пичи…
— У меня в детстве было одеяло, — продолжала она. — А вообще, это был кусок красного бархата. Моя матушка принесла его, когда я еще была «ручная».
— «Ручная»? — переспросил Сенека. — Что это значит?
— «Ручная» — это значит, что меня еще носили на руках. А еще есть дети «подольные». Их матери носят в подолах одежды. Чуть постарше — «коленные» дети. Эти уже могут сами сидеть на коленях у матери. «Верандные» дети — те, которые могут ползать по веранде, но их нельзя еще выпускать во двор. Эти дети хватают все, что им в рот попадет, они ползают на коленях, а «дворовые» — те, кого родители могут выпускать во двор. Они копаются в грязи, но родители так уже за них не беспокоятся. Понимаешь?
— Да, — ответил он, хотя это было длинное объяснение и он еще не понимал хода ее мысли.
Пичи продолжала свой рассказ:
Ну, вот я еще была совсем маленькой, когда принесла тот кусок красного бархата в наш дом я устроила такой рев, так ухватилась ручонками за этот бархат, что моя бедная матушка отдала его мне, хотя она собиралась пошить себе капор из той материи. У нее было горячее сердце! Сенека вспомнил свою собственную мать.
— А как, по-твоему, выглядит человек с холодным сердцем? — спросил, не раздумывая, он. Он не знал, почему так сразу спросил у нее, но в душе знал, что это все относилось к его отцу, а может быть, и к матери тоже, но он не был уверен в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110