Кто их распространяет?
Генри вздохнул и откинулся в кресле с фужером в руке, разглядывая налитое вино.
– Маура, свет не может позволить себе не признавать человека, которому принадлежит половина города. Кроме того, старая гвардия сейчас старается сплотить ряды и дружно выступает против нуворишей, разбогатевших на военных поставках. Но тебя они принять не могут. Если ваш брак – шутка, если он ненастоящий, значит, тебя можно и не приглашать, вот и зовут одного Александра. Очень удобно. – Генри невесело улыбнулся. – Ерунда, конечно. Разве Александр примет приглашение, в котором не упоминается твое имя? Ему надо просто положить конец этим слухам о вашей фиктивной свадьбе, о том, что вы официально не связаны узами брака.
Маура побледнела. Она вспомнила кипу приглашений в кабинете Александра; вспомнила, что он был на балу у Ариадны Бревурт; вспомнила выражение стыда у него на лице, когда Чарли случайно выдал его.
– Надеюсь, ты передашь Александру мои слова, Маура? – спросил Генри с нескрываемым беспокойством.
Маура с трудом выдавила из себя улыбку.
– Обязательно передам, Генри.
Но ей совсем не хотелось делать этого. Она боялась услышать правду.
* * *
– Господи, какая разница, что думают другие, – взорвался Александр. – Главное, что жизнь опять стала сносной!
Маура стояла неподвижно. Она слышала, как бьется ее сердце, кровь стучала в висках.
– Опять сносной? – повторила она слова Александра. – Ты хочешь сказать, что жизнь со мной была невыносима?
От напряжения на груди у Александра под сорочкой вздулись мускулы. Он совсем не это имел в виду, и Маура прекрасно все поняла. Невыносимо для него было то, что свет закрыл перед ним все двери; невыносимой была скука без того, что привычно заполняло его жизнь.
– Ради всего святого, Маура, мне всего двадцать два года! Я же не глубокий старик! Ты находишь странным, что меня тянет на балы, к людям?
– Нет, – ответила Маура с побелевшим лицом.
Александр сказал все, что ей нужно было знать. Если Астор и остальные поверили, что их брак – всего лишь шутка, только сам Александр мог убедить их в этом. Он решил вернуться в общество любой ценой, пусть даже самой ужасной, и ему это удалось. Дрожащим голосом она произнесла:
– Ты должен сказать Астору и всем остальным, кто считает наш брак шуткой, что мы официально муж и жена, что наш брак освящен церковью. Ты должен сказать это ради Феликса, твоего сына.
Александр прерывисто дышал, ноздри у него раздувались. Это невозможно. Совершенно исключено. Через год-другой, когда закончится война и на многое станут смотреть иначе – пожалуй, но не сейчас. Сейчас он никак не может пойти на это. Да и Феликс еще слишком мал, ему все это безразлично. Александр ненавидел, когда его загоняли в угол и он, чувствуя вину и стыд, понимал, что не прав.
– Нет, – резко отрезал он, отбрасывая волосы со лба. – Если тебе это не нравится, уезжай в Тарну.
Маура не могла больше сносить его эгоизм и упрямство, ей хотелось закричать, что ее отъезд ничего не изменит, что своим поведением он публично признает своего сына ублюдком. Нет, такое прощать Маура не собиралась. Она размахнулась и со всей силой, на которую была способна, ударила Александра по щеке.
Она лишь успела заметить изумление, мелькнувшее у него в глазах, затем он резко повернулся и молча вышел из гостиной. Маура не бросилась следом, не стала звать его по имени. Она молча прошла в детскую и отпустила удивленную няню. Потом взяла из колыбельки сына и крепко прижала к себе. Слезы ручьем текли у нее по лицу. Маура очень любила Александра, она была готова простить ему что угодно, но не предательство. Это было слишком низко, слишком подло. В ту ночь она в одиночестве лежала на огромной кровати. Александр не сказал, куда ушел. Да и как он мог сказать, что идет к Ариадне Бревурт.
Он был сейчас у нее, в ее объятиях, отвечая на ее исступленные ласки.
ГЛАВА 19
Маура догадывалась об отношениях Александра и Ариадны с самого начала, связь эта причиняла ей невыносимую боль. Но тяжелее всего было то, что она ни с кем не могла поговорить, поделиться. Ни с Чарли, ни с Генри, ни даже с Кироном.
– А он сам что собирается делать? – спросил Кирон, когда они вдвоем с Маурой прогуливались по оживленному Бродвею.
Был чудесный теплый день в начале мая, модницы щеголяли весенними шляпками, расцвечивая улицы радугой цветов: от фиолетового до ярко-желтого.
– Ничего, – ответила Маура, стараясь не выдать голосом переполнявших ее горечи и стыда. – Кирон, я много раз говорила с Александром о его доходных домах. Он не считает, что несет за них ответственность. Он не хочет ничего менять, не хочет улучшать условий жизни в них, не собирается вступать в Ассоциацию горожан.
– Даже ради тебя, сестренка? – поинтересовался Кирон.
– Особенно ради меня, – горько отозвалась Маура.
Они шли рядом, Кирон повернул голову и посмотрел на классический профиль Мауры, восхищаясь ее красотой. После рождения ребенка Маура изменилась. Она не стала счастливее, наоборот, как-то сникла. Казалось, у нее внутри погас огонек, уже не светились радостью глаза. Тонкое точеное лицо побледнело, под глазами залегли темные круги.
– Ничего не получается, да? Ты несчастлива с ним, я прав? – неожиданно спросил Кирон.
Маура не смотрела на него, просто не могла. Загляни она в его встревоженные с золотыми искорками глаза, то не сдержала бы слез и все бы ему рассказала. А этого делать было никак нельзя.
– Я люблю его. Даже несмотря на то, что он ничего не хочет сделать для своих жильцов, я все равно его люблю.
Они переходили перекресток, и Кирон взял ее под руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160