Жесткие черты лица Льюиса тронула улыбка, которую доводилось видеть не многим.
– Ты говоришь, словно репортер из газеты, – насмешливо произнес он, усаживая Эббру так, чтобы ее спина прижималась к его груди. – Я уже писал тебе о своих обязанностях. Я военный советник, прикомандированный к батальону. Что тут еще рассказывать?
Эббра высвободилась из его объятий и повернулась к нему лицом. Слова Льюиса оказались столь далеки от того, что она надеялась услышать, что она сумела лишь растерянно пробормотать:
– Ты шутишь, Льюис?
Он покачал головой, его брови вновь сдвинулись.
– Нет, не шучу. Мне нечего добавить. Большую часть времени мы отдаем поискам вьетконговцев. Там жарко, влажно, заедают насекомые. Что еще ты хочешь знать?
– Все! Я хочу знать, что это такое – часами пробираться по заболоченным полям; хочу знать, каково тебе находиться среди вьетнамцев, ведь любой из них может оказаться вьетконговцем. Я хочу знать, что ты чувствуешь, вступая в бой или попадая в засаду, понимая, что тебя в любой момент могут убить.
Льюис смотрел на нее словно на сумасшедшую.
– Но ради всего святого, зачем тебе это? – В его голосе звучало нечто большее, чем удивление. В нем угадывалось отвращение.
Несмотря на жару, Эббра внезапно почувствовала озноб. Неужели он не понимает? Как он может не понимать? Эббру охватило безумное ощущение, что она разговаривает с незнакомым человеком. С чужаком, который старается держаться вежливо, но не желает заглянуть в ее сердце и душу.
– Затем, что я тебя люблю! – с отчаянием воскликнула она, подаваясь к Льюису, беря его руки в свои и крепко их стискивая. – Я хочу знать о тебе все. Хочу, чтобы ты рассказал о своей жизни во Вьетнаме, чтобы, пока ты там служишь, я могла чувствовать себя так, словно я рядом с тобой.
Раздражение Льюиса тут же улеглось. Эббра едва вышла из детского возраста и не понимала, насколько наивны ее расспросы. Он привлек ее к себе и мягко произнес:
– Ты никогда не поймешь, что такое Вьетнам. А я не смогу объяснить тебе, каково мне там приходится. Господи, я бы не стал этого делать, даже если бы мог!
– Тогда хотя бы расскажи мне о вьетнамцах, которые сражаются вместе с тобой. Хотя бы немного! – допытывалась Эббра, не в силах поверить, что он говорит всерьез.
Льюис вздохнул и провел рукой по коротко остриженным густым волнистым волосам.
– Ладно, – сказал он, с неохотой уступая Эббре. – Мои сослуживцы по южновьетнамскому батальону воюют почти всю свою жизнь. Сначала с французами, потом с коммунистами. Чанг, командир батальона, служил в Дьенбьенфу под началом генерала Зиапа. За эти годы он был ранен столько раз, что уже и сам сбился со счета.
– Мне казалось, генерал Зиап выступал за коммунистов? – озадаченно перебила Эббра.
– Он и сейчас за коммунистов. Он правая рука Хо Ши Мина. Но в ту пору, когда вьетнамцы боролись против колониального гнета, коммунисты и их противники сражались вместе. После того как Франция признала поражение, Чанг перешел на сторону официальных властей. Он не для того боролся против засилья французов, чтобы им на смену пришли коммунисты. У многих людей в батальоне подобная судьба.
– Тебе часто приходилось вступать в бой? – с опаской спросила Эббра.
– Лишь несколько раз. – Он вновь заулыбался и, вскочив на ноги, протянул Эббре руку. – Это самые лучшие минуты жизни, когда вскипает кровь... – Льюис поднял Эббру с земли, и она споткнулась; в ее широко распахнутых глазах застыл ужас. Тот удар, который она испытала, увидев, что Льюис не хочет рассказывать о своей жизни во Вьетнаме, не шел ни в какое сравнение с потрясением, которое она ощутила сейчас. Эббре показалось, что ей на грудь легла огромная тяжесть, грозя раздавить ее. – ...но чаще всего мы ведем скучное, монотонное существование, – продолжал Льюис, полагая, что страх в глазах Эббры объясняется ее опасениями за его жизнь. – Большую часть времени мы отдаем изнурительным поискам вьетконговцев, которых почти никогда не находим. Нам попадаются их лагерные костры, но в девяноста случаях из сотни мы не обнаруживаем противника. Вьетконговцы попросту исчезают. Одному Господу ведомо куда. – Льюис взял Эббру за руку и повел к машине. – Ну, теперь ты довольна? – спросил он улыбаясь, уверенный в том, что сумел удовлетворить ее каприз.
Эббра открыла рот, собираясь сказать, что еще никогда в жизни не была столь несчастной, что ей чуждо его отношение к войне, смерти и убийству. Но стоило их глазам встретиться, как слова застряли у нее в горле и она почувствовала головокружение, словно у ее ног разверзлась пропасть. Льюис – офицер. Война представляется ему совсем в ином свете, нежели ей. Узнай Льюис о том смятении, в которое повергли Эббру его слова, между ними возникла бы непреодолимая стена и тогда ей бы навсегда пришлось расстаться с мечтами о том совершенном единстве, которое было столь важно для нее.
– Да. Да, конечно, – солгала Эббра, с трудом выдавливая слова и заставляя себя улыбнуться.
Вернувшись домой, они предались страстной любви, но ночью, лежа без сна в объятиях Льюиса, Эббра вновь и вновь вспоминала его слова: «Это самые лучшие минуты жизни, когда вскипает кровь...»
Итак, Скотт оказался прав. Каким-то совершенно непонятным Эббре образом Льюис действительно находил наслаждение в своей вьетнамской жизни. Создавалось впечатление, что он считает войну между Севером и Югом страны, находящейся по ту сторону планеты от его родины, своей войной, воспринимая ее так же, как воспринимал его отец Вторую мировую войну. Эббра закрыла глаза, пытаясь уснуть, но сон еще долго не шел, а когда она наконец погрузилась в забытье, ее стали терзать мучительные, полные ужасов видения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104